Подвенечное платье

Случилось так, что барон Марсильи, спасая короля, отдал за него свою жизнь. Горе баронессы было невыразимо, но оно не сломило ее сильного духа. Утешением ей служила мысль о том, что супруг ее умер, исполняя свой долг. К тому же она должна была жить ради дочери и матери.

Оставаться более в Париже не представлялось возможным: знатный род маркизы и ее обращение в высшем обществе не позволяли ей скрывать свое происхождение и истинные убеждения. Не оставалось ничего другого, как покинуть Францию.

Однако осуществить это оказалось совсем не просто: переселенцев жестоко карали. Так что, стараясь избежать одной опасности, можно было легко оказаться в лапах другой.

Маркиза хотела отправиться в карете на почтовых, а паспорт достать через иностранных послов, которые и должны были помочь ей свободно выехать за границу. Но баронесса упросила ее отказаться от своих намерений и предложила более искусный план побега.

Барон владел поместьем, располагавшимся между Аббевилем и Монтрёлем. Теперь оно находилось в аренде у одного крестьянина, предки которого почти двести лет служили семейству Марсильи. Этому-то человеку и вверила баронесса свою судьбу. Она послала к нему одного старого слугу, воспитавшего барона. За сорок лет этот добрый человек ни разу не дал повода усомниться в своей преданности господам. Опасаясь обыска, ему не вручили никакого письма, но он выучил наизусть все то, что передала ему баронесса. План госпожи Марсильи состоял в том, что крестьянин вместе с семьей, состоявшей из его жены и матери, должен был приехать в Париж, а маркизе же и баронессе предстояло выехать из столицы в платьях и с паспортом крестьянок.

Все время, необходимое для переезда из поместья в Париж, баронесса готовилась к отъезду.

Тогда наличные деньги были редкостью, но госпоже Марсильи удалось собрать двадцать тысяч франков золотом. К тому же у маркизы было бриллиантов на сто тысяч франков: этих денег вполне могло хватить на первое время, а тогда эмигранты и не предполагали, что их отсутствие продлится более трех лет.

Баронесса в короткий срок приготовилась к отъезду, аккуратно сложив все самые необходимые вещи. С маркизой все было иначе: войдя в комнату матушки, баронесса нашла ее среди нагромождения сундуков и коробок, которые можно было увезти разве что на трех экипажах. Госпожа ла Рош-Берто отказывалась расстаться даже со скатертями.

— Матушка! — взмолилась баронесса. — Как вы не понимаете, что всего один платок с вышитым на нем фамильным гербом может погубить нас!

— Но, моя милая, — возразила маркиза, — ведь надо же во что-то одеваться.

— Да, матушка, — ответила баронесса с неизменной кротостью, — но не забывайте, — прибавила она с улыбкой, — что мы крестьянки и отныне вас зовут Жервеза Арну, а меня Катерина Пайо.

— О боже мой! Какие времена! — воскликнула маркиза. — Если бы его величество пресек на корню все эти злодеяния, если бы велел повесить этого Неккера и расстрелять Лафайета, мы не дошли бы до такого положения!

— Подумайте о несчастьях короля — теперь он с королевой в темнице! Сжальтесь если не надо мною, то над Цецилией! Без нас она останется сиротой!

Маркиза, скрепя сердце, согласилась с дочерью. Госпожа ла Рош-Берто родилась в роскоши и не привыкла ни в чем себе отказывать, и когда баронесса подала ей рубашку, которую та должна была носить во время путешествия, она решительно отказалась.

— Нет, так больше не может продолжаться! — горячилась маркиза.

— Матушка, — уговаривала ее баронесса, — если вам угодно, то до отъезда я буду носить вашу рубашку, чтобы она не показалась вам такой грубой.

Это предложение тронуло маркизу, и она согласилась на эту жертву, которая, по ее утверждению, была для нее самой ужасной.

Между тем приехал крестьянин с женой и матерью. Баронесса приняла их как людей, которые спасают ей жизнь; маркиза же вела себя так, будто делала им большое одолжение. Для баронессы и маркизы крестьянин привез женские праздничные наряды. В тот же вечер заперли двери, затворили ставни и примерили платья. К счастью, они пришлись впору. Баронесса уже почти смирилась с их неудобством; маркиза же осталась ими очень недовольна: то чепчик сидел не так, то карманы были не на месте, а деревянные башмаки и вовсе жали ей ноги.

Баронесса посоветовала ей начать носить это простое платье, чтобы привыкнуть к нему, но маркиза ответила, что скорее согласится умереть, нежели будет носить подобный наряд часом более необходимого времени.

До отъезда оставалось еще два дня, и за это время Катерина Пайо успела сшить Цецилии платье. Ребенок был прекрасен в обновке и очень доволен, ведь дети умеют радоваться переменам.

Накануне отъезда Пьер Дюран отправился в городское правление, чтобы поставить в паспорте необходимую отметку. Кроме долгого ожидания, никаких неприятностей не случилось. В телеге крестьянина сидели его мать и жена, так что придраться было не к чему. О ребенке упоминать не стали, чтобы не вызывать подозрений.