Когда вы видите мертвое тело, разве оно никогда вас не удивляет? Хотя наши тела должны умереть, почему когда-то должен разрушаться и ум? Неужели этот вопрос никогда не приходил вам в голову? Ибо ум в самом деле разрушается – мы видим это не только у старых людей, но также и у молодых. Мы видим, как и у них ум уже становится вялым, тяжелым на подъем, нечувствительным; и если мы сможем выяснить, почему разрушается ум, тогда, быть может, мы откроем нечто действительно неразрушимое, поймем, что такое вечная жизнь, жизнь, не имеющая конца, которая не от времени, которая не подвержена разрушению, которая не распадается, как распадается тело, что несут к гхатам и сжигают – а затем бросают в реку оставшийся после него пепел.
Так почему же разрушается ум? Думали ли вы когда-нибудь об этом? Когда вы еще очень молоды, – если вас пока не сделали тупым ваши родители, обстоятельства жизни, общество, – у вас имеется свежий, жадный, любознательный ум. Вам хочется знать, откуда взялись звезды, почему умирают птицы, почему опадают листья, как летают реактивные самолеты, – вам хочется знать так много. Но это жизненное стремление узнавать, выяснять скоро заглушается, не правда ли? Оно заглушается страхом, тяжестью традиций, нашей собственной неспособностью взглянуть прямо на ту необыкновенную вещь, которая называется жизнью. Не обращали ли вы внимания на то, как быстро разрушается ваша жажда знания под действием резкого слова, пренебрежительного жеста, страха перед экзаменами или угроз родителей? А ведь это значит, что ум уже лишился чувствительности и приведен в состояние отупения.
Еще одна причина отупения – это подражание. Вас принуждает к подражанию сила традиции. Тяжесть прошлого заставляет вас приспосабливаться, равняться по одной линии; и вследствие приспособления ум чувствует себя в безопасности, в сохранности; он утвердился в хорошо смазанной рельсовой колее, чтобы гладко скользить в ней, не испытывая ни беспокойства, ни колебаний, ни сомнений. Понаблюдайте за взрослыми людьми, которые вас окружают, и вы увидите, что ум каждого из них не желает, чтобы его беспокоили. Они хотят спокойствия, даже если это будет спокойствием смерти; однако подлинное спокойствие представляет собой нечто совершенно иное.
Обратили ли вы внимание на то обстоятельство, что когда ум утвердился в некоторой колее, в каком-то стандарте, его всегда побуждает к этому желание сохранности? Вот почему он следует какому-то идеалу, какому-то примеру, какому-то гуру. Он желает остаться в безопасности, огражденным от беспокойства, поэтому он подражает. Когда вы читаете в книгах по истории о великих вождях, воинах, святых, разве вы не замечаете, что и в вам хочется быть похожими на них? Дело не в том, что в этом мире нет великих людей; но существует инстинкт подражания великим, стремления быть такими, как они; и этот инстинкт представляет собой один из факторов разрушения, потому что тогда ум облекает себя в определенную форму.
Далее, дело еще и в том, что общество не желает индивидов с подвижным, острым, революционным умом, ибо такие индивиды не соответствуют установленному социальному стандарту и могут его разрушить. Вот почему общество стремится к тому, чтобы удержать ваш ум в пределах своих образцов, вот почему ваше так называемое образование поощряет вас к подражанию, следованию, приспособлению.
Но может ли ум перестать приспосабливаться? Иными словами, может ли он прекратить формирование привычек? И может ли ум, всегда захваченный привычками, быть свободным от них?
Ум есть результат привычки, не правда ли? Это результат традиции, результат времени, – времени, как повторения, как непрерывности прошлого. И может ли этот ум, ваш ум, перестать мыслить в понятиях того, что было, – и того, что будет, в действительности являющегося проекцией того, что было? Может ли ваш ум быть свободным от привычек и от их создания? Если вы основательно углубитесь в данную проблему, вы обнаружите, что это возможно; и когда ум обновляет себя, не формируя при этом новые стандарты, новые привычки, не попадая в колею подражания, тогда он остается свежим, юным, невинным, – и потому способным к бесконечному пониманию.
Для такого ума нет смерти, ибо для него более не существует процесса накопления. Именно процесс накопления создает привычки, подражание, и для ума, который накапливает, существует разрушение и смерть. А для такого ума, который ничего не накапливает, ничего не собирает, который умирает ежедневно, ежеминутно, – для такого ума смерти нет. Он пребывает в состоянии безграничного пространства.
Поэтому уму необходимо умереть по отношению ко всему, что он собрал, – по отношению к привычкам, к добродетелям, приобретаемым подражанием, по отношению ко всем вещам, на которые он до сих пор полагался ради чувства самосохранения. Тогда он более не будет уловлен в сеть собственного мышления. В процессе умирания для прошлого от мгновения к мгновению ум становится свежим; и потому он никогда не может подвергнуться разрушению или пустить в действие волну темноты.