Фанни. И остальные тоже. Бад, и Пинки, и Мэри, и остальные. Твои друзья. Твои товарищи. (Он замирает) Они нужны тебе. Они нужны делу. Двенадцать лидеров.
Финк. Да...
Фанни. С пятью тысячами мы наняли бы лучшего нью-йоркского адвоката. Он бы выиграл дело... И нам не пришлось бы уезжать отсюда. Нам не пришлось бы волноваться. Ты сможешь продолжать служить своему великому делу... (Он не отвечает) Подумай о двенадцати людях, которых ты отправляешь за решетку... двенадцать за одну, Чак. (Он не отвечает.) Подумай о своем долге перед миллионами братьев. Миллион за одну, Чак. (Тишина.)
Финк. Фанни..
Фанни. Да?
Финк. Как мы это сделаем?
Фанни. Легко. Мы уходим, пока она спит. Бежим в полицейский участок. Возвращаемся с копами. Легко. Финк. А если она услышит?
Фанни. Она не услышит. Но нам надо поторопиться. (Идет к двери. Он останавливает ее.)
Финк (шепотом). Она услышит, как скрипнет дверь. (Показывает на окно.) Сюда...
Они выскальзывают в окно. Комната остается пустой лишь на секунду. Потом дверь в спальню открывается. Кэй Гонда стоит на пороге. Она стоит там несколько секунд, затем проходит через комнату к двери и выходит, оставив дверь открытой.
Занавес
Акт 1. Сцена 3
На сцене письмо, написанное четким, уверенным почерком:
Гаснет свет, экран исчезает, и на сцене мастерская Дуайта Лэнгли. Это большая комната, вульгарно обставленная, интерьер производит впечатление театральной декорации. Сзади в центре большое окно, за которым темное небо и темные верхушки деревьев; слева дверь на улицу, на правой стене в глубине дверь в другую комнату. Множество живописных полотен и набросков развешены по стенам, стоят на мольбертах и лежат на полу; все это портреты Кэй Гонды — головные портреты, фигуры, портреты в современной одежде и в причудливых нарядах, обнаженная натура.
Комната заполнена разнообразным сбродом; здесь мужчины и женщины во всевозможных видах одежды от фраков и вечерних платьев до пижам и обносков, демонстрирующих финансовые затруднения их владельцев. Всех присутствующих объединяет только одно — стакан в руках, и по всему видно, что они уже от него порядочно отхлебнули. Дуайт Лэнгли лежит вытянувшись на диване; он молод, красив, со смуглым лицом, темными встрепанными волосами и надменной неотразимой улыбкой. Юнис Хэммонд держится в стороне от гостей, ее глаза беспрестанно с беспокойством обращаются к Лэнгли; это красивая молодая женщина, тихая, неразговорчивая, одета в изящное черное платье, явно более дорогое, чем одежда остальных присутствующих.
Когда зажигается свет, все гости поднимают бокалы в ответ на возвышенный тост за Лэнгли; сквозь их голоса пробивается сиплая музыка из радиоприемника.
Мужчина в костюме. За Лэнни!
Мужчина в свитере. За Дуайта Лэнгли Калифорнийского!
Женщина в вечернем платье. За победителя и лучшего из нас пьют веселые проигравшие!
Джентльмен с трагическим лицом. За величайшего художника всех времен!
Лэнгли (встает и делает благодарственный жест рукой, лаконично). Благодарю.
Юнис (протягивая к нему свой бокал, нежным шепотом). За тот день, о котором мы так давно мечтаем, дорогой.
Лэнгли (оборачиваясь на нее, равнодушно). А... да-да...
Чокается с ней, не глядя.
Женщина в шароварах (обращаясь к ней). Не пытайся прибрать его к рукам, Юнис. И не пытайся. Отныне Дуайт Лэнгли — достояние всего мира!
Женщина в вечернем платье. Ни в коем случае не хочу умалять заслуги Лэнни, но должна сказать, что для величайшей выставки десятилетия это было слабовато. Два-три холста с идеей, но остальные бездарности в наше время имеют наглость такое выставлять...
Женоподобный молодой человек. Боже мой! Это просто хлам!
Мужчина в костюме. Но Лэнни их всех сделал! Первая премия десятилетия!
Лэнгли (без тени смущения). Тебя это удивляет?
Джентльмен с трагическим лицом. Потому что Лэнни гений!