Подумаешь, попал – 2

Ответа не последовало. Опять скрипнула дверь, то вслед за Рябининым последовал Литвяк. Какое-то время они стояли, замерев, но все было тихо. Очевидно, повторное открывание двери восприняли как уход часового.

Мелкими шажками Семен приблизился к очередной двери и потихоньку стал её открывать. В этот раз скрипа не было, зато была занавеска от мух, в которой Семен чуть не запутался. Помог ему Литвяк, просто обрезав веревку, на которой она висела. В слабо освещенной комнате первое, что бросилось в глаза – стол, покрытый скатертью и заставленный тарелками, кружками и стаканами. Посреди стола – на треть пустая бутыль, явно с горячительным напитком. Как раз кружка и стаканы заинтересовали Рябинина. Вместе по количеству их было три, остальная посуда – чугунок с отварной картошкой, блюдце с нарезанным салом, еще одно – с парой соленых огурцов, банка с ними же и скорлупа от съеденных яиц. Семен показал Литвяку два пальца левой руки, указывая на занавеску, отделявшую еще одну комнату от так называемой залы, треть которой занимала большая печь. Из той комнаты слышались пыхтение и сопение. Литвяк вдруг улыбнулся, показав незамысловатый жест. Семен кивнул, включил фонарик, который висел у него на средней пуговице гимнастерки и, сорвав занавеску, шагнул в спальню. Увиденное не удивило его – подумаешь, два человека противоположного пола удовлетворяют свои потребности.

Пришлось помешать, времени было в обрез. Раздался женский вскрик. Но голос Литвяка оборвал его:

– Тыхонько, жинку! Бо тараканев разбудете!

Рука мужчины метнулась к спинке кровати, на которой висела портупея с кобурой, но Семен перехватил её, дернул на себя с поворотом, раздался хруст. Вывих конечности был обеспечен. Женщина, прикрывшись простыней и прижавшись к стенке, всхлипывала, глядя на вошедших полными страха глазами. Немец, судя по всему действительно офицер, кое-как, со стоном, натягивал штаны. Руку Рябинин все же ему вывернул.

– Гарна штука! – старший сержант почему-то при женщине перешел на

смесь русского и украинского языков. Гарной штукой он назвал люггер, который вытащил из кобуры немца и оглядев, сунул себе за пояс.

Семен обыскал китель плененного офицера, портсигар и зажигалку оставил, забрал офицерское удостоверение, и только после этого разрешил тому надеть и его. Пленного вытащили в кухню. Литвяк, крутанув барашек керосиновой лампы, которую с подоконника переставили на стол, добавил освещения. Семен начал изучать документ: лейтенант Пауль Френкель, 39-й саперный батальон, заместитель командира роты.

Немец сидел напротив Рябинина, левой рукой держась за вывернутое плечо правой.

– Что больно? А нечего было тянуться за пистолетом!

Лейтенант смотрел на Рябинина с ненавистью, и по его взгляду тот понял, будет молчать. Но ничего, и не таких обламывали.

Трошкин притащил Ромку и радиостанцию, усадив радиста на лавку

возле печи. Сидоров остался во дворе, присматривать за часовым из-за одно вести наблюдение за местностью. Литвяк, присев на корточки, стал расшнуровывать Ромкин ботинок, после чего не спеша стал стаскивать его с уже довольно отекшей ступни.

– Что там? – спросил Семен, отвлекшись от пленного.

– Да бис его знае, мабуть зломана, – ответил старший сержант, стягивая носок.

– Присмотри за ним, – сказал Семен Трошкину, кивнув на немца, сам же склонился над пострадавшей конечностью радиста.

Ступня несчастного паренька распухла, приобретя неестественный, лиловый цвет. Рябинин осторожно стал прощупывать её, временами слегка надавливая пальцами. При одном таком надавливании, Ромка вскрикнул, дернув ногой. Семен встал, улыбнулся и, шагнув к столу, налил из бутылки полную кружку самогона. Понюхал его, сморщил нос от ударившего в него запаха сивухи и протянул кружку радисту:

– Пей, только залпом и сразу все! – сказал он ему.

Тот взял, тоже принюхался, и с отвращением хотел вернуть кружку назад.

– Я не пью, товарищ младший лейтенант, – пояснил он свои действия.

– Пей, это приказ! – Семен взглянул на часы, – Тебе через двадцать минут выходить на связь, а я не хочу, чтобы ты был в отключке.

– Мне уже не так больно! – поспешил заверить его радист.

– Сейчас будет! – сказал Рябинин ему, – Или ты собрался всю жизнь ходить с вывихнутой ступней, хромая на правую ногу? Такие в десанте нам не нужны!

Ромка послушался и, чуть ли не захлебываясь, опорожнил кружку, как

ему и советовали, одним махом. Раскашлялся, на глазах появились слезы. Очевидно, самогон у хуторянки был ядреным.

– На, закуси! – сказал Литвяк, уже без украинского акцента, и протянул Ромке маринованный огурчик.

Тот с хрустом надкусил его и стал жевать.

– Вот и добре, хлопец! – сказал старший сержант, когда радист дожевал

огурец. Потом всем телом навалился на него, придавливая к стенке. Семен же, резко крутанув ступню радиста, дернул ее на себя. Вскрик, и Ромка все же на несколько секунд отключился. Потом, дернувшись, втянул ртом воздух и открыл полные слез глаза.

– Потерпи, сейчас боль утихнет, – сказал ему, ободряюще, Рябинин. Потом повернулся к пленному и, как бы обращаясь ко всем присутствующим, спросил:

– Этого лечить будем?