Подсолнухи

Все они для Алены были больше, чем просто жители деревни, где ты сама выросла, родилась, прожила жизнь свою; все они были такие разные по возрасту, характеру, склонностям, привычкам, а от этого еще и лучше, что разные, и как все они были к месту, составляя единое — деревню Жирновку, были совершенно необходимы ей, деревне, иной был не всегда хорош и вроде бы лично тебе чем-то даже неприятен, но сейчас это уже значения никакого не имело, он был так же к месту, дополняя собой остальных.

Но иной вечер, печалясь о родителях, о далеком, Алена уходила сразу туда, где родилась, и там, сидя на брошенной кем-то в траве березовой чурке, опускалась в думах своих на самую глубину, в детство, и даже не в детство, а к тем дням, как стала она самостоятельно выходить из избы, понимать звуки, различать краски и запахи, — и тогда жизнь ее тридцатисемилетняя проходила как бы заново, хотя многое забылось, а многое было просто несущественным и само по себе отступало в сторону.

Изба стояла сенями к лесу, а окнами на речку, хотя до речки было далеко, так казалось пятилетней Алене — с пяти лет примерно стала она помнить себя — но солнце, двигаясь с восхода на закат, попадало во все окна прихожей и горницы сосновой бревенчатой избы Чугаевых, где хозяином был кузнец Трофим Лукич Чугаев, хозяйкой Дарья Яковлевна Чугаева, доярка, а она, Аленка, была их дочерью, единственным в семье ребенком.

Во-он там была баня, огород, здесь — просторная ограда, заросшая всегда низкой мягкой травкой — так хорошо было играть на траве с ровесницей своей Зоей Шапошниковой. По ограде бегали цыплята, сначала все одинаковые, маленькие, желтые, пушистые, а позже разные — белые, пестрые, огненно-красные — куры и петухи. В углу дальнем ограды — колодец с воротом, цепью, ведром, прикрепленным к концу цепи. Цепь наматывалась на ворот, ведро всегда висело на гвозде, вбитом в стояк ворота, сруб колодезный подымался над землей как раз в рост Алены, колодец был закрыт дощатой крышкой с ручкой, а если встать на цыпочки, сдвинуть немного крышку, и, вцепившись в края сруба обеими руками, заглянуть в таинственную глубину колодца, то можно увидеть замшелые стены сруба, а на самой глубине — слабое мерцание отстоявшейся воды, откуда поднимался и бил в лицо чистейший запах родника, смешанный с запахами мокрого дерева, мха и древесного грибка, росшего на стенках сруба. Но мать ругалась, когда Алена подходила к колодцу, мать заставила отца закрепить колодезную крышку так, чтобы девчонки не смогли самостоятельно открыть ее.

За оградой — скотный двор, из ограды в огород и к скотному двору — калитка. За огородом дальше на восход через поляну жили Бойковы, неподалеку от них — конюшня, а конюшили тогда Ефим Малянов и Савелий Шапошников, отец Зои. За конюшней, ближе к согре, на поляне кузница, в кузнице работал отец Алены, Трофим Лукич, мастеровой человек, умеющий все, что необходимо уметь мужику.

Улица, идущая с правого берега Шегарки на левый, от конторы к мосту и от моста к лесу, заканчивалась усадьбой Чугаевых, место здесь было высокое, и вся деревня лежала перед глазами — хоть считай дворы. Трофим Лукич любил свою усадьбу и не хотел переходить на берег, если вдруг появлялась возможность купить избу. А изба у них была крепкая, и баня крепкая, и двор крепкий, и городьба вокруг огорода крепкая, и все было протесано, подогнано, продумано, потому что сама семья была крепкой.

Второго порядка дворов в этом конце по улице не было, и если стать возле своей избы спиной к лесу, лицом к мосту и Шегарке, то по левую руку будут усадьбы, а по правую — ручей, пересыхающий почти летом, через ручей были перекинуты два спаренных бревнышка — мосток, по которому, раскинув руки, со страхом, мелкими шажками переходила Алена; за ручьем — поле хлебное, иногда это был овес, иногда — пшеница, а чаще всего — рожь, и можно было заблудиться во ржи, если идти напрямки — так высоки и густы были стебли с колосьями; за хлебным полем из согр к Шегарке тек еще один ручей, а на берегу того ручья жили Шапошниковы, и были у них дочери Шура и Зоя, с Зоей Алена дружила, и они бегали по тропе во ржи друг к другу, во ржи они играли в прятки, не забираясь далеко, во ржи по вечерам кричали перепела, во ржи цвели синие цветы васильки, из них сестра Зои Шура учила девочек собирать букеты, вить венки. Потом Савелий Шапошников умер, мать с дочерьми уехала на Алтай, и Алена долго жалела о Зое, скучала по ней — это была первая ее привязанность, первая дружба. Их вместе с Зоей записали в школу, но перед самыми занятиями Зоя уехала, а в сентябре сжали рожь, где они играли в прятки, рвали цветы…