В двадцать лет Мария родила от Прокопия сына, но Прокопий не женился на Марии вопреки ожиданиям деревни, и деревня заговорила, обсуждая новость: кто что хотел сказать, тот то и сказал. Мария сидела дома с ребенком, Прокопий занимался своими делами, не слыша злословия, хотя злословили больше не над ним, а над Марией. На двадцать втором году Мария родила от Прокопия дочь, но и тогда Прокопий не женился на Марии. Деревня притихла, не зная, как истолковать небывалый случай. Забот у Марии добавилось и без того, а Прокопий — спокоен, ходит по деревне, будто ничего и не произошло. В ту пору и заменила Алена Марию, Прокопий начал ухаживать за нею. Алене двадцатый год, Прокопию тридцатый. В мае первый раз подошел к ней, а в ноябре поженились — свадьба, Алена Чугаева стала Аленой Терехиной. Свадьба — всем на удивление.
— Мария, — спросила Алена подругу, видя, что та гуляет с Прокопием, — что же, глянется он тебе, Прокопий? Любишь его?
— Кой черт — глянется! — фыркнула Мария. — Нос торчит как сук. Зубы кривые. А ходит! Разве так мужик должен ходить?!
— Чего ж гуляешь тогда?
— А с кем и гулять? — удивилась Мария. — Оглянись, копновозы одни.
Гулять ей действительно было не с кем. Алена родилась в сорок первом году, Мария за два года до начала войны, а Прокопий и того раньше. В войну бабы не рожали почти. Но и с Марией, хоть и постарше была она… как-то так случилось, что не оказалось у нее по деревне ни ровесниц, ни ровесников. Или хотя бы года на два-три постарше ребят. Самой взрослой она была под тополями, за нею шла Алена со своими ровесниками и ровесницами немногочисленными, они-то и ухаживали друг за другом, а еще ниже — подростки, копновозы, как называла их Мария, возившие на быках, конях копны в сенокос. Прокопий на восемь лет старше Марии. И пара, и не пара. Позвал — пошла, другого выбора нету. А такой ли был ей парень нужен…
Роста Прокопий выше среднего, фигура нескладная, не мужичья, длинный острый нос, кривые, желтые от табака зубы, белесый неукладистый волос, который и чубом-то не держался, зачесывай не зачесывай, а свисал на левый глаз. Но мужику красота ни к чему, повелось считать. Бабе красоваться. Не урод, не немой, не картавый, не горбатый, не хромой, не кривой, не заика. Присмотрелись с детства, привыкли, вроде все нормально в нем. Э-э, скажет иной, да Прокопий еще парень хоть куда, не за таких выходят. Вспомни, после войны бабы до того набедовались — за кривых выходили, калек принимали в дом. Это чужой судит, а для матери родной милее Прокопия никого не сыщешь, обгляни свет белый. Ну чем не парень Проня?..
— Мария, — пришла к подруге Алена, как та родила первого ребенка, — так ты что же, замуж за Прокопия выходишь, стало быть, а?
— Нет, не выхожу, — ответила Мария, — не было у нас такого договора.
— Как же так?! А ребенок… родила…
— Ну и что же. Ребенок не виноват. Родился… будет жить.
— Что же позволила, Мария? Случилось как с тобой, а?
— Да очень просто. Рано бабой себя почувствовала. Погоди, и ты поймешь со временем, что это такое. Прокопий приставал, конечно, но… все они пристают. Я бы его могла… швырком от себя отбросить. Слышала, как по деревне рассуждают… баба не захочет — мужик штанов не расстегнет. А я как раз и… захотела. Сенокосы наши который год рядом у юрковского лога. Его — по ту сторону ручья, наш — по эту, к жирновской стороне. Он на своем берегу ручья под кустом таловым — куст тенистый — колодчик выкопал. Вода чистая, холодная… Рядом сенокосы, видим друг друга. Косим, косим, устанем, попить сойдемся к кусту. Напьемся по очереди из одной кружки — на сучок ручкой кружка повешена — сядем в тени передохнуть. Повалится он навзничь, откинет голову, разбросает руки по траве, закроет глаза да как запоет. Ах ты боже мой! Такому неказистому мужичонке и такой голос даден. Не подумаешь, глядя на него. Запоет, а я вся дрожу. Подымись он, пойди с песней на край земли — и я пойду следом. А закончись земля, сорвись он в бездну, вниз, — я сорвусь за ним, лишь бы голос его слышать. Вот что он делал со мной, Алена. Один раз лежит, поет. Трава высокая, густая, запахи. И я лежу рядом. Глаза закрыла, слушаю. Нашел он в траве мою руку, потянул к себе, а я будто и ждала минуты этой…