Подсолнух и яблоки

И все думали – за столом скажет – я ненадолго, туда и обратно, или хотя бы объяснит, что за стих нашел? Но Келли виду не подавал, что понимает – от него признаний каких-то ждут, слов, ясности.

Жена Марча, Патриция, не вытерпела – утащила Келли в коридор – поговорить. Но напрямую спросить – не получалось, не тот Келли был сегодня.

– И кто теперь мне скажет: «Падригин, мо хара»?

– А что? Будешь скучать?

– Это было… забавно.

– Ты же научила Дуду. Вот он и будет.

– Дуду – глупая птица. А ты – мой друг. Наш друг.

Келли посмотрел в стакан, поболтал соломинкой.

– Ничего, Падригин, мо хара. Это пройдет.

– Господи, Келли, какой ты странный… Ну, хорошо. Пусть тебе надо ехать. Но почему так? Отдал Эвану клуб…

– Не отдал, а продал.

– Да Бог с ним. И дом продал…

– А дом я как раз отдал, – полез в карман, вытащил визитку, – ох ты… Общество защиты прав диких животных, м-да… это потому, что прислали такую девушку симпатичную…

– Келли, я просто поверить не могу. Вот мы сейчас… ну еще час, два, три – допьем, доедим, допляшем… а потом?

– Пат, ну что ты… Со зверолюбами я договорился, не бездомный, переночую, а утром рано – на паром.

– Вот именно! Келли, ты в самом деле не собираешься вернуться? Это же твой клуб!

– Не мой, а Эвана. Он справится, не волнуйся.

– Да знаю я, что справится, я не о том… Это же кусок твоей жизни, разве можно вот так?

– Вот именно, Пат, – он поставил стакан на подоконник, осторожно разогнул ее пальцы – чтоб не стискивала локти, будто от холода, отпустил ладонь. – Все правильно ты говоришь. Кусок. И еще кусок. И там. И тут… А жизни-то и нет.

– Значит, ты думаешь, она где-нибудь там тебя поджидает? Вся такая цельная и готовенькая? Как ребенок, ей-Богу!

– Да нет, Пат, не ребенок. Уже нет. Но и оставаться я тоже… не могу.

– Потому что это – чертова дыра на краю света?

– Глупости. Какая еще дыра – в наше время… Но есть люди, которых я должен увидеть снова… есть.

Как я объясню тебе, думал он, как расскажу – тоска: пять лет с привидением. И Сида… и надписи на мосту.

– Так увидишь, и вернись! Зачем так – раз, и все, и наповал…

Келли покачал головой.

– Пат, я и сам не знаю. Но сделал, что сделал, и это правильно. У вас тут корни, а я пришел и ушел. Ну, только не надо, будто я святой или добрый волшебник, или что у вас тут до меня была проруха, а я все спас, это же неправда?

Патриция сердито отмахнулась.

– Неправда, конечно, неправда. Но ты… зачем быть святым? Очень хочешь? Хорошим парнем тебе уже мало?

Келли улыбнулся, взял ее за мизинец, как маленькую.

– Спасибо, Пат. Больше, чем я заслуживаю, честное слово.

Марч выглянул в коридор, фыркнул: вот они где!

– Пат, Келли! Ну, что вы там!

– Иду, – тяжелым, словно сонным голосом отозвался Келли. Пат забрала руку, поежилась.

– Идем. Идем.

Келли шел за ней, позабыв стакан на подоконнике, половина на половине – тут легкий, выбеленный, тут – свинцом налитый, не от «Джемисона» и не от горя – сам решил… Но будто ударило по горлу, когда почувствовал – никогда ему больше не держать за пальцы и эту женщину, подругу, о которой и подумать нельзя ничего, кроме – светлая… С ее Марчем, с ее вареньем из мелких яблочек, с их девоньками – Мэри постарше, Джоанна помладше…

– А это – специально для тебя!

Замер у входа – узнал мелодию…

Оба в черном, только у Тераи рубашка расстегнута – ну, не может закрываться! А Дэф правильный, и светлые глаза его еще светлее от черноты…

И ударили оба. В одну ногу, потом незаметно, легко перекинулись с правой на левую, пошли вышивать, выкладывать…

И за руки взялись.

И друг к другу повернулись.

И снова к нему – плечами не поведут, только ступни разговаривают…

Келли очнулся, отлепился от стены… плевать, что ботинки – не звонко, в три шага проскользнул к помосту, взлетел, ворвался между Дэфом и Тераи, взгляд налево, направо, сложили ритм…

О-о-о-о!

Ну-у-у!

Давай, давай!

Все. Поклонились в зал. И друг другу. Дэф, счастливый – он всегда счастливый, когда в танце, выговорил, почти не заикаясь: «На добрый путь…», Келли прижал к себе светлую голову, выдохнул: «Бог с тобой, Дэф, спасибо…». Тераи улыбался. Он подставил лицо, золотое лицо божка, и Келли в одно касание скользнул скулой по щеке. Давно не плясал – сбилось дыхание, и теперь просто сел на сцене, свесил длинные ноги в зал, развел руками.

Мастер Микаленич одобрительно вертел головой, цокал. С ним сидели три племянницы, и Келли спрыгнул, по пути нагнулся за стаканом – как не выпить с Ником, с Маричкой, Ксеной и Прис?

– Ну, едешь, – пропыхтел Микаленич, – ну, даешь… Ох, далеко моя Украйна, да и сам я тут… как то дерево…

Маричка улыбнулась. Ксена похлопала дядьку по могучей спине, выглянула хитро из-за плеча. Прис обрывала виноградную гроздочку, смотрела грустно. Она была самая старшая – годами, наверное, как Келли, – незамужняя дева-людовед.

– Не буду там, наверное, Ник… Далеко. Да и не к кому…

– А к старшему брату мог бы, к Петру… хотя… Охо-хо, тридцать лет прошло, нету там и Петра уже, наверное, давным-давно. Так куда едешь?

– Сначала в Сантьяго… и в Вальпо. Хочу кое-кого повидать. Оттуда в Эрин, домой. А там – не знаю…