Подснежник

Примерно в то же время я опубликовал статью, озаглавленную «Гангстеризм как отклонение в развитии капитализма». Начал я с происхождения самой теории девиантности. Вряд ли было простым совпадением, что как научное направление она сформировалась в 20–30-х годах, и не где-нибудь, а в Чикаго. Именно в этот период и именно в этом районе США процветали преступные промыслы и активно действовали бандитские шайки. Послевоенный подъем деловой активности, резкие демографические сдвиги и хаос в торговле, явившийся следствием сокращения масштабов вмешательства государства в экономику, повлекли за собой размывание общественной морали. Таким образом, Аль-Капоне может в каком-то смысле считаться крестным отцом социологии девиантного поведения. Его преступный трест столь основательно перепутал норму с отклонением от нормы, что у большинства людей возникли неизбежные колебания в отношении к социальным ориентирам, еще совсем недавно считавшимся незыблемыми.

В свою очередь, гангстеры способствовали дальнейшему искажению общественной морали. Им завидовали, им подражали; оказавшись самыми заметными фигурами в ряду новых социальных ценностей, бандиты поспешили закрепить сложившееся положение. При этом они невольно пародировали самих себя в стремлении подражать внешним атрибутам большого бизнеса – дорогим костюмам, мощным машинам и тому подобному. Любопытно, что свойственный гангстерам экстремизм прекрасно вписывается в жизнь свободного рынка. «Положение вне нашей повседневной реальности способствует их постепенному превращению в реальное воплощение наших этических фантазий» (Гоффман, 1972:267). Более того, мафия способна порой проявлять активность и предприимчивость, стараясь облечь свойственный капитализму авантюрный дух в конкретную форму.

Именно в этот момент на сцене появляется такая фигура, как «голливудский гангстер». В 1948 году в своем блестящем эссе «Гангстер как трагический герой» Роберт Уоршо впервые высказал неожиданную идею о том, что гангстеры, гангстеризм представляют собой не только физическую, но и эстетическую опасность. «Гангстер – хотя реальные, живые гангстеры, безусловно, существуют – является главным образом плодом воображения» (Ibid.).

Далее я использовал некоторые свои соображения, возникшие у меня во время близкого знакомства с Гарри, чтобы проанализировать современных преступников и показать, как каждый из них воплощает в себе противоречия нашего века. В каком-то смысле Гарри Старкс, братья Крей и им подобные стали продолжателями уже сложившейся традиции. В контексте расцвета потребительства, пришедшего на смену аскетичной послевоенной эпохе, они представляли собой мощное подводное течение, оставшееся практически незамеченным за фасадом так называемых «буйных шестидесятых». Но именно их существование не позволяет назвать этот период истории настоящей эрой раскрепощения и свободы. Маргиналы сдерживали возможность социальной революции, демонстрируя показной глянец. Шарм, стиль, друзья в нужных местах, знакомства со звездами шоу-бизнеса – все это дополнялось подспудным ощущением неясной угрозы. «Высшая привлекательность всегда балансирует на грани ужаса» (Батель, 1932:17).

Признавая значение культуры, свойственной рабочему классу, гангстеры на деле придерживаются двойного подхода, свойственного капитализму на его последней стадии. Благотворительность идет у них рука об руку с вымогательством. Таким образом, любой бандит, занимающийся как филантропией, так и вымогательством, приобретает поистине фольклорные черты, существуя в массовом сознании то как злобный и хитрый дьявол, то как щедрый и справедливый герой. Больше того, именно бандит устраняет существующее противоречие между индивидуальным и коллективным. Несмотря на то, что чисто семантически бандит должен принадлежать к банде, он на деле представляет собой не что иное, как дистиллят массовой культуры, пропущенной сквозь перегонный куб индивидуальной патологии. Как и Музбруггер – отвратительный преступник, образ которого создал в романе «Человек без свойств» Роберт Музиль, – обитает не только на социальном «дне», но и в человеческой психологии. «Если бы люди могли думать сообща, они непременно бы выдумали Музбруггера».

Итак, одним только своим существованием бандит обеспечивает своеобразный социальный катарсис. Воплощая в себе глубинные страхи и потенциально опасные амбиции индивидов, вынужденных существовать в условиях рыночной экономики, сама девиантность гангстеров позволяет капитализму снять с себя большинство обвинений и утвердить в массовом сознании представление о собственной естественности и этической нормальности.