А кому можно рассказать об этом? На нее наверняка посмотрели бы как на бесчувственное чудовище, не достойное быть частью рода человеческого. Только ее мать, лежа на смертном одре, разглядела в какой-то момент безразличие во взгляде Милы и выдернула свою руку из ее руки, словно почувствовала вдруг холод.
Когда с трауром в семье Милы было покончено, ей стало значительно легче скрывать от посторонних эмоциональную брешь в своей душе.
В возрасте, в котором появляется необходимость в установлении межличностных контактов, в особенности с противоположным полом, у Милы вновь возникли проблемы. «Я не могу завести роман с молодым человеком, если не в состоянии сопереживать ему», — повторяла она себе всякий раз.
Как раз в это время Мила и обратилась за консультациями к психоаналитикам. Одни просто не знали ответа. Другие говорили, что терапия будет долгой и утомительной и пройдет немало времени, прежде чем найдутся ее «эмоциональные корни» и станет ясно, где был прерван поток ощущений.
Но все сходились в одном: ей необходимо снять эту блокаду.
Годы ушли только на анализ ее состояния, однако никаких конкретных результатов получено не было. Она меняла врачей, и так продолжалось бы до бесконечности, пока один из них — самый циничный, благодарность к которому она никогда не смогла бы выразить в полной мере, — не сказал ей прямо: «Боли как таковой не существует, равно как и всей гаммы человеческих ощущений. Все дело в химии. Любовь — это эндорфины. При помощи шприца Пентоталя я могу лишить тебя всякой потребности в эмоциях. Мы только машины, сделанные из плоти».
Наконец Мила приободрилась. Не удовлетворилась, а приободрилась, именно так! Она ничего не могла с этим поделать: ее тело вошло в «предохранительную» стадию, так, как это бывает с электронной аппаратурой во время перегрузки сети, когда необходимо защитить собственную цепь. Этот же самый доктор рассказал ей о существовании таких людей, которые за непродолжительный период своего существования пережили слишком много страданий, значительно больше того, что обычный человек может испытать за всю свою жизнь. И тогда они либо умирали, либо адаптировались к такой ситуации.
Мила не знала, считать ли везением такое привыкание, но ведь благодаря ему она стала такой, какой была теперь. Она занималась розыском пропавших детей. Уменьшая страдания других, девушка тем самым возмещала отсутствие собственных эмоций, которых ей не дано было испытать. Таким образом, ее проклятие неожиданно стало ее призванием.
И Мила их спасала. Она возвращала их в свои дома. Они благодарили ее за это. Некоторые проникались к девушке искренней любовью и по мере того, как становились старше, снова разыскивали ее, чтобы услышать из ее уст свою историю.
«Если бы ты тогда не подумала обо мне», — говорили ей.
А Мила даже не могла рассказать, какими на самом деле были тогда ее мысли: всякий раз разыскивая очередного ребенка, она думала об одном и том же. Мила могла испытывать гнев по поводу того, что с ними произошло — как в случае с шестой девочкой, — но никогда — сочувствие.
Девушка смирилась со своей участью. Но вместе с тем задалась новым вопросом: а сможет ли она когда-нибудь полюбить?
Не зная ответа на этот вопрос, Мила давно опустошила свой разум и сердце от подобных мыслей. Ей не дано познать любовь, иметь мужа, жениха, детей, даже домашних животных. Ее секрет был прост: ничего не теряет тот, у кого ничего нет. Мила создавала вокруг себя вакуум, подобный тому, что был вокруг людей, которых она разыскивала.
Но однажды возникла проблема. Это случилось после освобождения из лап некоего педофила мальчика, похищенного с целью позабавиться с ним в предстоящий уикэнд. Преступник намеревался освободить его через три дня, поскольку, согласно извращенным понятиям его больного рассудка, он всего лишь «одолжил» мальчика. Злоумышленника нисколько не волновало то обстоятельство, в каком состоянии он вернет ребенка в семью, в обычную жизнь. Он оправдывал себя утверждением, будто не собирался делать мальчику ничего плохого.
А как быть со всем остальным? Как можно квалифицировать шок от похищения? Удерживание взаперти? Насилие?
Речь даже не шла об отчаянной попытке найти мало-мальское оправдание содеянному. Преступник действительно в это верил, поскольку был не способен отождествлять себя со своей жертвой. В конце концов Мила его поняла: этот человек был такой же, как и она.
С того дня девушка решила не позволять своей душе лишать себя такого критерия оценки поведения других людей и жизни в целом, как сочувствие. Даже если Мила не находила его в себе, она непременно вызывала его искусственно.
Мила лгала и доктору Гавиле, и остальным членам следственной группы. На самом деле она уже имела вполне четкое представление о серийных убийцах. По крайней мере, об одном из аспектов их поведения.
О садизме.
Почти всегда в манере поведения серийного убийцы определяются ярко выраженные садистские составляющие. Жертв они рассматривают только в качестве объектов, из страданий которых могут извлечь личную выгоду.