Подросток Ашим

Он запомнил, как они с Киркой стояли в её комнате возле окна. Парк во дворе был совершенно сказочный, вполне хватило бы Киркиного парка, чтобы запомнить этот день, носить его в себе и доставать из памяти, когда захочешь, и разглядывать со всех сторон, припоминая его весь, до минуты. А Киркину комнату он не смог толком разглядеть — вроде бы, они сразу оказались у окна. «Мы же в одном классе с Киркой, а у неё — так… Чего только не бывает», — машинально отметил он, а его уже несло дальше, и он не знал, что ещё будет.

Кирка тоже не знала. Она думала, что вдруг Мишка обнимет и поцелует её, и ей заранее было страшно. Но он только стоял и глядел, и Кирка не понимала, что делать. Потом вдруг ей вспомнилось, как в каком-то кино девушка водила пальцами по лицу мужчины, точно рисовала его. Кирка подняла руку и дотронулась до Мишкиного лба. Он закрыл глаза, а она водила ладонями вдоль его щёк, пальцами проводила по носу и по губам, по бровям и векам — точно старалась запомнить его черты, впитывала их в память и глазами, и пальцами. «Не надо притворяться, — думала Кирка. — Сейчас не надо притворяться…» Она понимала теперь, что долго, долго притворялась, что ей не хочется обнять Мишку Прокопьева и прижаться щекой к его щеке. А теперь не надо было притворяться!

Мишка возвращался из загорода в сумерках, сам не помня себя, не видя никого вокруг. На заледенелой, накатанной дорожке стучали клюшки, Мишка машинально ступил на лёд и чуть не поскользнулся — и тогда Борька Сомов окликнул его. А Толик Петров сказал:

— Ты что, у него теперь другие друзья, — таким тоном, точно давно ждал, что Мишка, пообтесавшись среди мажоров, перестанет замечать старых друзей, и теперь даже доволен был, что не ошибся в своём предчувствии. А Мишка, только когда поднимался в подъезде по лестнице, понял, что это были друзья и они говорили о нём.

Он c трудом узнавал свой подъезд, странно глядел на маму, Таню, Владика, Сашку, думал, что вот, надо же — это его дом и его семья.

У пользователя с ником Юджин тоже многое поменялось, и он думал про то, что всем это должно быть заметно. Что он стал совсем другим. И всё-то дело в имени было. От имени веяло жарким югом, где он ни разу ещё не был. Угадывался в новом имени и джин — тот волшебник, который вылетает из бутылки и исполняет заветные желания.

Он не знал, что пожелал бы в первую очередь. Наверно, чтоб у него была мама такая, как Мария Андреевна, химичка. Отца у него никогда не было, и он ничего не сочинял себе про отца, а про Марию Андреевну думал — представлял, как она в кухне хлопочет, в этом же пиджачке в талию, тоненькая, подвижная, радостная, и эта радость и участие заполняют кухню, как пар из кастрюльки.

Сколько раз он подходил к Марье Андреевне на переменках, даже когда всё понятно было. Придумывал, что спросить, чтобы она говорить с ним стала, чтобы стоять рядом и чувствовать, как от неё участие это к нему идёт. Он ведь взрослый парень, а засыпая, выдумывал, что вот мама приходит погладить его по голове. Бесшумно отодвигает ногой баул на полу, чтобы дойти до его дивана… Впрочем, какой баул, никто же в его семье не носит баулы на рынок… Перед сном он закрывал глаза и смотрел кино про свою другую семью.

Он бы никому бы не рассказал про свои фантазии, а чтоб никто без слов не догадался, он отзывался о Марии Андреевне нарочно грубо — ведь всё понятно, если не любишь химию, то, значит, терпеть не можешь химичку.

А после он понял, что и впрямь терпеть не может её — она же со всеми так говорила, как мама, излучая участие. Вызовет крошку Котова к доске и ну объяснять про оксиды, точно детсадовцу. Такое чувство, что вот-вот Котова по головке погладит. А у него во рту обида появлялась — он вкус чувствовал. И он уже гнал от себя фантазии про маму Марину Андреевну. У него к тому времени новая фантазия появилась — про Юджина.

Он играл по сети с парнем по имени Юджин, из Калифорнии. Мама в тот раз припозднилась, и когда он совсем позабыл об осторожности, она вдруг появилась рядом. Он не слыхал, как она вошла. И она просто выдернула шнур из розетки и сверху обрушилась на него, сидящего — крик шёл сразу со всех сторон.

Он плакал:

— Нельзя так выключать… Я говорил тебе, он сломается…

Она обещала:

— Да я вообще грохну его! В окно выкину, чтобы не было его здесь, совсем! Я-то кишки морожу, знай, чтоб тебя учить, а ты в игрульки играешь…

От неё спиртным пахло. Он знал, что на рынке это называлось «чай пить», или «греться». Тогда и впрямь холода стояли.

Назавтра днём он только на секундочку заглянул на вчерашний сайт, а там Юджин. Увидел, что он появился — пишет по-английски: «Куда ты вчера исчез?»

А он ни за что бы не рассказал, как на него вчера мама накинулась. И получалось, что теперь надо было бояться не только чтоб одноклассники про неё не узнали, но и чтоб не узнали ребята в сети.