Подростки

Дело было уже после десяти вечера. Мы с Наташей быстром миновали все стадии, освоенные нами прежде. Несчастный столик, на котором я ее разложил, жалобно скрипел и стонал. Я постоянно сдвигал в стороны полы ее расстегнутого халатика, который почему-то снова и снова запахивался, я целовал, сосал соски ее маленьких упругих грудок, сдвинутый к шее лифчик тоже был с ней заодно, он мне немного мешал, свободной (громко сказано) рукой я гладил ее живот, мои пальцы проникали под ее тонкие трусики, я ощущал волосистость ее лобка, она отталкивала меня, я начинал все снова, нет, не снова, а с той точки, которую без сопротивления преодолел прежде, мелкие шаги любовного успеха, долгий, бесконечный поцелуй взасос, мой язык между ее губ, туда-сюда, туда-сюда, о, да это ей нравится, по крайней мере, мою руку больше не отталкивают, и я, как великое таинство, как ритуальное действо, нежно и ласково провожу указательным пальцем вниз к ее лону, бог мой, ее щелка так влажна, и мой палец сам собой проникает в ее тайну, Наташа в голос стонет, ее тело дергается, но я не отпускаю, я продолжаю поцелуй и слегка, едва-едва двигаю пальцем.

От этих моих движений девушка пришла в состояние, которое и описать-то сложно.

Она вздрагивала, она ухватила мою руку, но не для того, чтобы оттолкнуть, она держала ее, держала так, как ей было хорошо, я это понял, я это почувствовал.

Боже, о, боже, мамочка, что ты со мной делаешь, шептала она плачущим, срывающимся голосом, и в этот миг я решил, что час мой настал.

Я отпустил ее. Вы слышите, я отпустил ее. На несколько секунд. Она могла бы встать и уйти. Но она не встала. Она обреченно лежала на нашем столике, было темно, но я рассмотрел ее всю, мне хотелось запомнить. Наташа, маменькина дочка, Наташа, девочка-конфетка, Наташа-отличница, Наташа-дочка начальника милиции. Она лежала на спине, длины столика немного не хватало, ее ноги были согнуты в коленях и свисали вниз, нежно белели ее незагорелые обнаженные груди, яркий треугольник трусиков, слегка раздвинутые колени…

Торопливо, словно боясь опоздать, я расстегнул ремень брюк, молнию, я столкнул брюки вниз до самых щиколоток, столкнул вместе с трусами, жезл мой торчал, как кукурузный початок, еще мгновение, и я занялся ею.

Я положил ладони на ее бедра справа и слева. Ухвативши пальцами, я стал снимать с девушки трусики.

— Нет, нет, не надо, прошу тебя, нельзя, — вскрикнула она.

— Ну что ты, ну что ты, — прошептал я, — приподнимись, милая.

И она послушно приподняла попку, чтоб мне было легче раздеть ее.

Я сдвинул ее трусики вниз к коленям, потом еще ниже, позже выяснилось, что они вообще упали на пол. Новый, незагорелый след на ее теле и темный треугольник между ног.

— Люблю тебя, — шепнул я и почти лег на нее. Своими обнаженными бедрами я чувствовал ее обнаженные бедра, голым животом ее голый живот, но самым острым было ощущение от прикосновения моего разгоряченного жезла к низу ее живота, к ее лону.

Вдруг я почувствовал, что она сжала ноги и не пускает меня.

— Наташа, ну, пожалуйста, ну, я чуть-чуть, я буду осторожен, ну, пожалуйста.

Я ухватил ее под коленки и развел ее ноги. Я прижался к ней и ощутил, что путь свободен. Мой опыт с Женей и Лидкой сказывался, я уверенно направил себя к заветной цели.

— Мне больно, мне больно, — запричитала она, почувствовав мой напор.

Я тоже почувствовал. Преграду девственности ни с чем не спутаешь.

Я немного отступил, точнее, остался, где и был, прямо у заветного входа.

— Сейчас, милая, сейчас, больно только в самом начале, — прошептал я.

— И в конце тоже! Школьники и студенты, пользуйтесь презервативами!

Прошел почти месяц, но я до сих пор не могу понять, почему я в эту минуту не умер от разрыва сердца. Кто он был, тот скот, подслушавший нас и рявкнувший из-за стенки эту фразу именно в этот кульминационный момент нашего объятия?

Если бы я мог, я бы убил его, кто бы он ни был. И тогда, и потом. И всегда.

Вмиг все кончилось. Мы замерли друг на друге, словно мышки, но лишь на на мгновение.

В следующую минуту за стенкой домика послышались шаги, я вскочил подтянул брюки и со словами «убью» выскочил из беседки. Вокруг, конечно же, никого не было. Я кинулся назад в беседку. Наташа сидела на столе, ее халатик был застегнут на все пуговицы.

Приехали!

Вздохнув, я сел рядом. Я обнял ее. Поцеловал. Я увидел, что она плачет.

— Перестань, — я погладил ее плечи.

— Никогда больше не приводи меня сюда, слышишь? — шептала она сквозь слезы.

— Хорошо, хорошо, — отвечал я, хотя подумал, а куда же тебя вести?

— Пойдем домой, — сказала она.

— Пойдем.

— Отдай мне.

— Что?

— То, что забрал.

— Что ты имеешь ввиду?

— Кончай притворяться.

И тут я понял. Нагнувшись, я отыскал под столиком ее трусики. Она подумала, что я их забрал себе.

— На, вот.

Она сунула их в карман халатика.

— Ты их не наденешь?

— С пола?

Я пристыжено замолчал. Вот что значит девочка-чистюля, улыбнулся я про себя.

Она лучше пройдет по городку без трусов, чем наденет их после того, как они побывали на полу беседки.