Подпорченное яблоко

— Что? Ты болен. Я вешаю трубку.

— Просто скажи мне. Это все, что я хочу знать. Только скажи мне, и больше я не стану тебе надоедать.

— Ты сумасшедший.

— Да, знаю. Это мы уже установили. А теперь дай мне прямой ответ. Что это, знак помолвки, если ты носишь его таким образом?

Джина вздохнула в трубку:

— Я сказала тебе. Беллз подарил его мне. Это кольцо Марджи.

— Да, но почему ты его носишь?

— Марджи была моей лучшей подругой, ты, придурок. Я любила ее. И мне ее не хватает. Что я должна была с ним делать? Засунуть в ящик и забыть о нем?

— О...

— Теперь ты доволен?

— Мне просто было интересно. Извини, что побеспокоил тебя.

— А теперь ты будешь извиняться? Избавь меня от этого.

— Я сказал — только извини, что побеспокоил тебя. Сегодня праздник. Я не изви...

— Слушай, заткнись. Я не в настроении. Я перезвоню тебе. — Она повесила трубку.

Тоцци уставился на трубку. «Я перезвоню тебе»? Что она имела в виду?

Он положил трубку и нахмурился. Нет. Она не позвонит. Она не это хотела сказать.

Он вернулся в гостиную и снова занял свое место на диване.

Она не это имела в виду. Она не позвонит.

По телевизору показывали надувного Гуфи, плывущего над Бродвеем.

Так что же она имела в виду?

* * *

Сидя за кухонным столом. Гиббонс откинулся на спинку стула и через дверной проем взглянул на экран телевизора. Камера переместилась с Гуфи на бойкую маленькую брюнетку из шоу «Тудей». В руке она держала микрофон, и, когда она говорила, ее дыхание превращалось в облачка пара.

— Тем, кто только что присоединился к нам здесь, на Геральд-сквер, в Нью-Йорке, во время парада в День благодарения, мы с сожалением сообщаем, что один из наших гигантских воздушных шаров вчера вечером постигла печальная участь. Фигура Барта Симпсона стала жертвой разборки между гангстерами. Как сообщается из информированных источников, когда фигуру Барта надували для парада, в результате выстрелов из тяжелого оружия в ней были проделаны обширные пробоины. По нашим сведениям, восстановить фигуру скорее всего не удастся. Печальная потеря для поклонников персонажей мультфильмов...

—Ради Бога, выключи! — прокричал Гиббонс в затылок Тоцци. — Или переключи на футбол, если так уж хочешь что-нибудь смотреть.

Тоцци обернулся и сквозь дверной проем посмотрел на своего напарника:

— Я не люблю футбол.

— Ты что, долбаный коммунист? Футбол все любят.

— А я не люблю.

— Ну, ты известный олух.

— Наверное. — Тоцци снова повернулся к телевизору.

Остолоп.

Гиббонс все еще не остыл из-за того, что Тоцци стрелял из винтовки, чтобы выпустить воздух из надувной фигуры.

Лоррейн возилась у разделочного стола, перемалывая в миксере картошку. Она никогда не делала картофельное пюре, так как сама его не любила, но сегодня она приготовила его. Для Гиббонса.

Она бросила в миксер кусок маргарина.

— Как твой зуб?

— Какой зуб?

— Ты знаешь какой.

Гиббонс сунул язык в то место, где прежде был его больной зуб.

— Похоже, лучше, чем раньше.

Сегодня утром ему было так больно, что он упросил своего зубного врача открыть кабинет и вырвать зуб. Несмотря на болеутоляющие таблетки, место было еще чувствительным и швы саднили, когда он до них дотрагивался. Поэтому Лоррейн и готовила пюре. Пюре с подливкой и морковный суп-пюре — таков будет его ужин в День благодарения. Плюс начинка тыквенного пирога. Похоже, он получит массу удовольствия за эту неделю вегетарианской диеты. Или станет либералом.

— Как твоя грудь? — Возясь с миксером, она стояла к нему спиной.

— Ужасно.

На левой стороне груди, там, куда ударили пули, красовался огромный желто-багровый синяк, но сокрушающей боли уже не было. Вчера вечером в больнице ему сделали ЭКГ, и врач сказал, что беспокоиться не о чем. Сердечного приступа нет. Просто мышечные спазмы, вызванные травмой от удара пуль, после того как прекратилось действие болеутоляющих лекарств и спиртного. Он ничего не сказал Лоррейн о боли в груди и ЭКГ. Ни к чему ее беспокоить.

Лоррейн выключила миксер:

— Прости меня.

— За что?

Лоррейн обернулась. Ее лицо покраснело.

— Прости, что я не плакала. — Она шмыгнула носом и вытерла уголки глаз тыльной стороной ладони. — Когда тебя подстрелили вчера и ты лежал на полу в универмаге. Я не плакала. Слез не было. Я просто смотрела на тебя и смирилась с этим... с тем, что ты умер. А плакать не могла. Прости.