Подполковник Ковалев

— Учту! — пообещал Авилкин. — Уполномочен передать вам привет от майора Алексея Скрипкина — он в штабе ПВО страны, от майора Петра Самарцева — помните, окающего парнишку, вместо доклада генералу: «Я — дежурный», говорил: «Я — уборщик»? Самарцев разрабатывает проблемы ночного вождения автомобилей… Преподает в академии…

— Теперь я хочу представить вам кандидата технических наук майор-инженера Арсения Ивановича Самсонова, — сказал Веденкин, выждав пока Авилкин возвратится на свое место.

Самсонов поднялся. У него маковая росинка на кончике небольшого носа, широкие, бледные губы.

— Путь в науку, — продолжал Веденкин, — сей майор начал на моих уроках, упорно сооружая под крышкой парты каких-то диковинных уродцев из желудей и спичек… «Труды» сына полка отмечались историком жирными колами с фундаментальными подставками…

Самсонов поднял тонкую в запястье руку. Словно желая поскорее отвлечь всеобщее внимание от себя, сказал:

— Меня просил передать вам сердечный привет наш «генерал из суворовцев» Максим Иванович Гурыба. На следующем слете обещал непременно быть.

Посыпались вопросы:

— Где он?

— Что делает?

— Кибернетик, — скупо ответил Самсонов, — адрес его я вам дам.

— А на строевой был?

— Был. Комбатом.

— Чудеса!

— Собственный генерал!

Судьбы, судьбы… А ведь иные и трагично сложились. Скончался от ран, защищая границу в предгорьях Памира, Толя Бирюков, катастрофически утратил зрение Саша Смирнов… В единоборстве с тремя бандитами, напавшими ночью на незнакомую Илье женщину, погиб Кошелев.

Веденкин, словно прочитав мысли Ковалева, сказал:

— Мы все о живых… Но помянем добром и минутой молчания тех, кого нет на свете: генерала Полуэктова, полковников Зорина и Русанова, Семена Герасимовича Гаршева, капитана Героя Советского Союза Дадико Мамуашвили…

Все встали.

— Что произошло с Дадико? — тихо спросил Ковалев у Каменюки, когда они сели.

— Разбился при испытании самолета.

Мамуашвили вел самолет на посадку, когда обнаружил надвигавшуюся катастрофу. Ему разрешили катапультироваться, он отказался, боясь, что самолет упадет в густо населенном районе города. Сел в двухстах метрах от школы, но при этом погиб.

Перед Ковалевым возникло лицо Мамуашвили: упругие щеки, барашек волос. И обещание Дадико, что, когда станет капитаном, — поведет Володю в кино, угостит мороженым. «Вот и нет капитана», — с горечью думает Ковалев.

Снопков, о чем-то шепотом посовещавшись с Веденкиным, подошел к доске, кнопками прикрепил лист бумаги — над старыми фотографиями крупная чернильная надпись: «Кто есть кто?»

— А ну, красные кадеты, навались, узнавайте своих, — предложил Снопков, — и сообщите мне, в бюро розыска…

Мужчины сгрудились у доски, поднимались на цыпочки, выглядывали из-за плеча.

— Клянусь всеми пончиками мира, — воскликнул Авилкин, указывая пухлым пальцем на крохотную голову, — вот этот пацаненок — Кирюшка Голиков, у которого тогда пропали часы! Товарищ майор, — обратился он к Тутукину по старой памяти, — Голиков сейчас военным атташе…

— Громадяне! Это, ей-богу, я! — узнал себя в маленькой фигурке, с ведрами в руках, Ковалев.

— А вон, в углу мастерской… нынешний генерал Максим Гурыба.

— Геша, иди сюда… Посмотри на свои породистые родинки во времена нежного возраста.

— А это — Жорка из «штаба шпаргальщиков»…

— Нет, председатель «Комитета общественного спасения».

— Эти органы позже слились…

— Слушай, Осман-паша, ты помнишь, мы привесили гирю к донышку стула физика? — спрашивает Снопков.

Физик, обнаружив гирю, разразился гневной речью. Самое сильное ругательство у него было: «А-р-р-тиллерийские лошади!»

— А худенький, на коне, — наш художник Андрюшка Сурик… У него экзамены.

— И рядом — Венька… Его наградили медалью «За отвагу» — обезвредил фашистские мины под Курском… Сейчас — майор.

…Приоткрылась дверь в исторический кабинет. Дежурный по училищу передал какую-то бумажную полоску Веденкину. Виктор Николаевич потряс ею над головой, призывая к тишине.

— Получена телеграмма, — многозначительно сообщил он. — «Не смог приехать — родился сын. В честь Суворова назвал Александром. Обнимаю всех. Савва Братушкин».

Поднялся неимоверный шум.

— Савва еще на выпускном вечере обещал преподавателю русского языка присылать только телеграммы, чтобы не налепить ошибок!

— Ай да левый крайний!

— Роду Братушкина — многие ле́та!

Вскочили со своих мест Пашков и Каменюка.

Ковалев прокричал:

— Тихо! Есть предложение послать Савве ответ: «Поздравляем рождением сына. Следующего назови Михаилом в честь Кутузова. Слет суворовцев».

— Утвердить, — пробасил Пашков.

Где-то вдали пропела труба: «Бери ложку, бери бак, нету ложки, беги так!»

Несколькими минутами позже за дверью протопали в столовую мальчишеские ноги. Чей-то возмущенный голос произнес извечное:

— Суворовец Громов, не выходите из строя!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Володя, — тихо сказал Боканов Ковалеву, — Алексей Николаевич Беседа оставил письмо. Просит, чтобы мы поговорили с его орлятами. Так сказать, педагогический заказ…

— Но когда?

— Отсюда все пойдут в ресторан, а мы на тридцать-сорок минут задержимся…

— С удовольствием…

— Тогда пошли…