Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов

После случившегося Бек стал внимательно относиться к деталям. Та женщина была вроде бы в полном порядке, и только ногти выдавали ее. Когда в купе напротив Бека усаживается джентльмен в пиджаке с галстуком и с безукоризненной прической, его начинает одолевать беспокойство. И тогда Бек начинает внимательнейшим образом изучать попутчика и обнаруживает, что у того ужасно потеют руки или же что воротничок совершенно черный от грязи. В первый момент это, возможно, и вызывает настороженность, но потом, по мере разглядывания того, что поразило тебя, беспокойство как бы съеживается и улетучивается. Все-таки даже в ночном поезде повстречаться с типом, который бы с головы до ног соответствовал идеальному вампиру, — большая редкость. Дьявол таится в деталях. Так утверждает Бек.

Путешествие девятое В БАЗЕЛЬ!

Ты стремительно входишь. Состояние — полуобморочное. Когда застоявшаяся в голове кровь через грудь и живот спустилась еще ниже, в глазах потемнело, твое сознание, как будто устраивая гонку за кровяным током, тоже подалось вниз, силы, поддерживавшие тело в вертикальном положении, иссякли… Наклониться, на корточки, сесть, лечь… Когда ты легла, сжавшаяся кровяная жидкость стала капля за каплей возвращаться к голове, ты пребывала в состоянии вещи, хоть и имеющей человеческие ощущения. Полка была абсолютно ровной. Жестко, и кости болят — твоему позвоночнику более пристала поза, соответствующая букве S. А если ему предлагают плоскую полку, делается больно. Появляется проводник — собрать билеты и паспорта. Поднимаешься с чувством облегчения, открываешь сумочку, спрятанную на поясе. Билет сделался теплым и влажным от пота. В таком положении тебе становится лучше. Но когда проводник уходит, ты снова валишься на полку. Потому что ты встала только ради проводника. У тебя самой нет сил даже на то, чтобы сидеть. У тебя нет сил и на то, чтобы встать и отправиться в вагон-ресторан. Хочется пить.

На сей раз ты получила роскошное приглашение. Базельский театр предложил тебе осуществить твою собственную постановку. Это совсем не то что танцевать по контракту. Сейчас тебе разрешается нанять других танцоров, гонорары им тоже выплачивает театр. Рабочие сцены в твоем распоряжении. Имеется производственный цех. В общем, большая разница по сравнению с прежними временами, когда ты сама с молотком в мозолистых руках строила декорации, до поздней ночи готовила сцену. Теперь тебе все дороги открыты. Ты поймала удачу за хвост. Среди твоих старых друзей полно таких, кто бросил артистическую жизнь, превратился в домохозяек и служащих фирм. Не то чтобы их жизнь не удалась, но если бы тебе предложили поменяться с ними местами, ты ответила бы твердым «нет!». Правда, во всей этой базельской истории есть много неясного. Сможешь ли ты все выдержать? Танцевать самой — просто. Когда танцуешь, твое тело остается легким. Другое дело — постановщик. Здесь важно крепко стоять на ногах, не прогибаться, стоять прямо, как столп. Думаешь о завтрашнем дне, и наваливается тяжесть. Она давит на грудь откуда-то спереди и сбоку, опрокидывает назад. Оттого-то и валишься на спальную полку, хотя сна — ни в одном глазу.

Дверь купе распахивается. Перед тобой женщина в черном костюме, с чемоданчиком в руке.

«Это мое место», — произносит она и присаживается на соседнюю полку. Ты поднимаешься в тревоге. Две верхние полки сегодня свободны. Женщина запихивает свой чемодан под полку, достает из сумочки пудреницу, приводит себя в порядок. «Пойду пива в ресторане выпью», — говорит она и покидает купе. Как только закрывается дверь, ты снова валишься на полку. Подняться нет сил. Лишь на одну минуту эта незнакомка дала тебе сил, и ты с трудом приподнялась с постели… Простыня — словно морщины, высеченные из мрамора. Твердая, холодная постель. Похожа на операционный стол. Тебе делают здесь операцию. Глаза широко открыты, но анестезия уже парализовала тело, ты не можешь пошевелить даже пальцем. Мозг исправно отдает команды, но нервы, которым положено доставлять их к месту назначения, спят, а потому команды не доходят до мышц, забываются, исчезают. Даже моргнуть — и то не можешь. Не можешь сжать свою раскрытую ладонь, не можешь пошевелить ногой. Твой живот открыт смертельному свету лампы на потолке, ты просто ждешь своего скальпеля. В этой операционной есть одна особенность — ее трясет. Полку подбрасывает, и скальпелю не удается разрезать там, где надо. А ему надо добраться до сердца. Похоже, он метит тебе в сердце, чтобы нарезать его на мягкие ломтики. Но из-за тряски он не попадает в цель, его кончик пронзает легкие, попадает в желудок, брызжет кровь, скальпель окрашивается алым и теряет свой металлический блеск. Прекратите, умоляю! Все равно ничего не выходит, больше не режьте меня! Зашейте же мое тело, зашейте. Поскольку ворочать языком ты не можешь, то ты напрягаешь изо всех сил голову и телепатически передаешь все это врачу.

— Осторожно!