Подозреваемый

В бумажнике покойника лежали кредитные карточки и водительское удостоверение на имя Джона Нокса, выданное в штате Калифорния. С фотографии молодой человек, который приставлял к его затылку пистолет, улыбался, словно идол фанатов рок-музыки.

В бумажнике лежали пятьсот восемьдесят пять долларов, в том числе пять сотенных. Митч пересчитал деньги, не доставая их из отделения для наличных.

Содержимое бумажника ничего не говорило ни о профессии его владельца, ни о его личных интересах, ни о круге общения. Ни визитки, ни карточки библиотеки, ни карточки медицинской страховки. Никаких фотографий близких людей. Ни записок, ни карточки социального страхования, ни квитанций.

Согласно водительскому удостоверению, жил Нокс в Лагуна-Бей. Наверное, обыск его дома мог бы привести к каким-то интересным открытиям.

Митчу требовалось время, чтобы оценить риск визита в дом Нокса. Кроме того, ему требовалось заехать в одно место до шестичасового телефонного звонка.

Он убрал бумажник, мобильник покойного и ключи в бардачок. Револьвер и кобуру, закрепляемую на лодыжке, сунул под водительское сиденье.

Пистолет остался на пассажирском сиденье, скрытый пиджаком спортивного покроя.

По лабиринту улиц, застроенных жилыми домами, где никогда не наблюдалось интенсивного движения, проигнорировав ограничения скорости и даже несколько знаков «Стоп», Митч добрался до дома родителей в восточной части Оранджа в 5.35. Остановился на подъездной дорожке, вышел из машины, запер дверцу.

Красивый дом стоял на второй гряде холмов, третья возвышалась за ним. Улица с двумя полосами движения полого уходила вниз, к равнине. Вроде бы следом за ним никто не ехал.

С востока дул легкий ветерок. Высокие эвкалипты шептались друг с другом тысячами серебряно-зеленых листочков.

Снизу вверх Митч смотрел на единственное окно учебной комнаты. В восемь лет он провел в этой комнате двадцать дней при закрытых ставнях.

Ограничение информации, поступающей в мозг посредством органов чувств, помогает сосредоточиться, улучшает мыслительные процессы. Вот какое теоретическое обоснование подводилось под темную, тихую, пустую учебную комнату.

На звонок дверь открыл Дэниэль, отец Митча. В шестьдесят один год он оставался потрясающе красивым мужчиной. Волосы его были такими же густыми, что и в молодости, пусть и поседели.

Лицом он не уступал любому красавцу-киноактеру, а вот зубы казались слишком маленькими. Это были его зубы, все до единого. Он сохранил их благодаря каждодневному уходу. Отбеленные лазером, они сверкали, но, слишком маленькие, напоминали зерна белой кукурузы в початке.

На его лице отразилось неподдельное удивление.

— Митч. Кэтрин не говорила, что ты звонил.

Речь шла о матери Митча.

— Я не звонил, — признал Митч. — Понадеялся, что никому не помешаю, если наведаюсь без звонка.

— Практически всегда я чем-то занят, и тебе бы не повезло. Но как раз сегодня я свободен.

— Хорошо.

— Хотя я намеревался посвятить несколько часов чтению.

— Я ненадолго, — заверил его Митч.

Дети Дэниэля и Кэтрин Рафферти, уже взрослые, уважали право родителей на личную жизнь и понимали, что свой приезд нужно заранее с ними согласовать.

В холле, стоя на белом мраморном полу, Митч, поворачивая голову вправо-влево, смотрел на бесконечное число отражений Митча в двух огромных зеркалах, забранных в рамы из нержавеющей стали.

— Кэти дома? — спросил он.

— У девочек выездной вечер, — ответил отец. — Она, Донна Уотсон и эта ужасная Робинсон пошли то ли в театр, то ли в кино.

— Я надеялся увидеться с ней.

— Они придут поздно. — Отец закрыл входную дверь. — Всегда приходят поздно. Болтают целый вечер. А потом стоят на подъездной дорожке и продолжают болтать. Ты знаешь эту Робинсон?

— Нет. Впервые слышу о ней от тебя.

— Она так раздражает. Не понимаю, почему Кэтрин нравится ее компания. Она — математик.

— Я не знал, что математики раздражают тебя.

— Эта раздражает.

Родители Митча защитили докторские диссертации по психологии, оба были профессорами Калифорнийского университета, поэтому круг их общения состоял главным образом из гуманитариев. И появление в этом круге математика могло раздражать, как раздражает попавший в туфлю камешек.

— Я только что смешал себе виски с содовой, — продолжил отец. — Налить тебе что-нибудь?

— Нет, благодарю, сэр.

— Я уже стал для тебя сэром?

— Извини, Дэниэль.

— Биологическое родство…

— …не должно даровать социальный статус, — закончил Митч.

От всех пятерых детей Рафферти ожидалось, что по достижении тринадцати лет они перестанут называть родителей «мама» и «папа» и перейдут на имена. Кэтрин, мать Митча, предпочитала, чтобы ее называли Кэти, а вот отец не желал, чтобы Дэниэль превращался в Дэнни.

Будучи молодым человеком, доктор Дэниэль Рафферти имел четкое представление о том, как должно воспитывать детей. Кэти такого представления не имела, вот почему ее заинтересовали нетрадиционные методы Дэниэля, и ей хотелось знать, принесут ли они ожидаемый результат.

Какое-то время они постояли в холле, словно Дэниэль не знал, как продолжить общение с сыном, а потом сказал:

— Пойдем, посмотришь на мое последнее приобретение.