Подозреваемый

Она знала по опыту, что медсестры и врачи относятся к членовредителям как к людям, которые ищут внимания и отнимают у них время. Иногда их раны зашивают без анестезии. «Нравится боль – вот тебе еще» – таково отношение.

Даже это не изменило поведения Кэтрин. Когда у нее текла кровь, она спасалась от эмоционального оцепенения. В моих блокнотах повторяются ее слова: «Я чувствую, что живу. Я спокойна. Я контролирую ситуацию».

На страницах виднеются темные пятна от шоколада. Она разламывала кусочки и бросала крошки на страницы. Она не любила, когда я писал. Она хотела, чтобы я слушал.

Дабы разомкнуть ее кровавый круг, я предложил ей альтернативную стратегию. Вместо того, чтобы браться за лезвие, я велел ей сжимать в руке кусок льда, кусать перец чили или втирать мазь в половые органы. Эта боль не оставляла шрамов и чувства вины. Если бы мы разрушили порочный ход ее размышлений, можно было бы найти другой способ справляться с проблемами, не такой физиологический и жестокий.

Спустя несколько дней, 15 июля, Кэтрин разыскала меня в онкологическом отделении. В руках она держала охапку простынь и тревожно озиралась по сторонам. В ее глазах я заметил нечто не поддававшееся определению.

Она знаком попросила меня пойти с ней в комнату и бросила простыни. Рукава ее кофты были набиты бумажными салфетками и полотенцами. Кровь сочилась сквозь слои бумаги и ткани.

– Пожалуйста, не выдавайте меня! – сказала она. – Мне так жаль.

– Вы должны пойти в травму.

– Нет! Пожалуйста, мне нужна работа.

Тысяча голосов у меня в голове говорили мне, что следует сделать. Я не обратил внимания ни на один из них. Я отправил Кэтрин к себе в кабинет, а сам собрал все необходимое для наложения швов: иглы, нити и зажимы, повязки и антисептические средства. За задернутыми занавесками и запертой дверью я зашил ей предплечья.

– У вас хорошо получается, – сказала она.

– Есть практика. – Я обезвредил рану. – Что случилось?

– Я хотела покормить медведей.

Я не улыбнулся. Она осеклась.

– Я кое с кем поссорилась. Не знаю, кого хотела наказать.

– Вашего друга?

Она подавила слезы.

– Чем вы воспользовались?

– Бритвенным лезвием.

– Чистым?

Она покачала головой.

– Прекрасно. Впредь, если будете продолжать, используйте это. – Я протянул ей упаковку одноразовых скальпелей в стерильном контейнере. Я также дал ей бинты, бактерицидный пластырь и нить.

– Таковы мои правила, – сказал я ей. – Если хотите делать это, вы должны резать только в одном месте – на внутренней стороне бедра.

Она кивнула.

– Я научу вас самостоятельно накладывать швы. Если окажется, что вы не сможете этого сделать, вы поедете в больницу.

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

– Я не собираюсь отнимать у вас права причинять себе боль, Кэтрин. Я также не намерен сообщать вашему начальству. Но вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы себя контролировать. Я вам доверяю. Вы можете отплатить мне за мое доверие, не раня себя. Когда вы вновь почувствуете такое желание, немедленно позвоните мне. Если вы не сделаете этого и пораните себя, я не стану упрекать вас и думать о вас хуже. Но я и не побегу к вам. Если вы причините себе вред, я не буду встречаться с вами неделю. Это не наказание – это испытание.

Я видел, как напряженно она думает об этих условиях. На лице все еще был написан страх, но вся поза выдавала облегчение.

– Отныне мы устанавливаем пределы вашему саморазрушению и вы несете ответственность за него, – продолжал я. – В то же время мы продолжим поиск новых путей.

Я дал Кэтрин краткий урок шитья, воспользовавшись подушкой. Она пошутила, что из меня выйдет отличная жена. Когда она поднялась, чтобы уйти, то обняла меня:

– Спасибо!

Она прижалась ко мне так крепко, что я почувствовал, как бьется ее сердце.

После того как она ушла, я сидел, уставившись на окровавленные бинты в корзине, и пытался определить, окончательно ли я сошел с ума. Представлял себе коронера, с негодованием спрашивавшего меня, зачем я дал скальпели девушке, которая получала наслаждение, вспарывая себе кожу. Он бы еще спросил меня о том, одобряю ли я вручение спичек поджигателям и героина наркоманам.

Но все же я не видел иного способа помочь Кэтрин. Нетерпимость только укрепила бы ее веру в то, что люди контролируют ее жизнь и все решают за нее, считая, что она никчемна и не заслуживает доверия.

Я дал ей возможность выбора. Будем надеяться, что, прежде чем взяться за лезвие, она тщательно обдумает причины своего поведения и его возможные последствия. А заодно и другие способы, к которым могла бы прибегнуть.

В последующие месяцы Кэтрин сорвалась лишь однажды. Ее руки зажили. Мои швы оказались удивительно аккуратными для человека, давно в этом не практиковавшегося.

Заметки на этом заканчиваются, но история продолжается. Я до сих пор съеживаюсь от стыда, когда вспоминаю подробности, потому что должен был это предвидеть.