Подозреваемые

Всеволод Алексеевич обнаружил, что уже около получаса сидит на бортике ванны со стаканом в руке – и не пьёт, и даже не курит. А просто сидит – и думает об Алёне. Что ты там поделываешь, Алёнушка, в «той Сан-Франциске» или тех предместьях прямо сейчас? Сколько-сколько там у тебя времени? Одиннадцать минус, да. Никаких больше глобусов. Если у меня сейчас 23.00 по московскому, то у тебя – ровно полдень по сан-францисскому. Но – никаких звонков и писем! Приятная тёплая ванна.

Усмехнувшись, он оглядел интерьер – вполне в духе навсегда закрытого в Лондоне «дела Корсакова», все соучастники которого невиновны. Не путать с «не виноваты». А и хорошо! Тёплая ванна и толстые свечи – сами по себе, а глупые девки и их жизни – сами по себе. Где-то очень-очень далеко. В параллельных ему, Северному Всеволоду Алексеевичу, реальностях.

Телефоны разрывались. Но он давно уже не обращал на них никакого внимания. Звонки, sms. Почта была полна – не было там только одного-единственного желанного адресата. Преобладали в своём неизбывном стремлении достучаться до Северного, разумеется, маменька и – с небольшим отрывом от лидера – друг Сеня.

Всеволод Алексеевич отключил мобильный, а с дозванивающимися на городской номер пусть разговаривает автоответчик.

«Здравствуйте, лаять после сигнала воспрещается…»

Рита Бензопила неустанно сообщала сыну, что он мудак. А Сеня голосом заботливого дядюшки беспокоился: «Сева, ты прилетел? Сева, у тебя всё в порядке? Сева, как только будешь дома – сразу же позвони!»

«Позвонить бы тебе часа в четыре утра!» – подумал Северный и, нанежившись в ванне, заснул крепким здоровым сном. Тело требовало. Да и мозгу надо было дать расслабиться. Очень напряжённая была поездка. Но она того стоила.

Снились Северному эвкалипты, секвойи, чайки размером с добрую курицу и шеф-повар ресторана «Пожарские котлеты», водивший по Монтерею старого-нестарого еврея. Старый-нестарый еврей называл Джона «Кисой» и всё время говорил-говорил-говорил, постоянно вклинивая в свои тирады короткое «Да!», заменявшее ему не только утверждение, но и отрицание. А также – отрицание отрицания. Шеф-повар Джон Стейнбек, как ему и положено, был наряжен в фартук и колпак, а старый-нестарый еврей облачён в строительный комбез, на руке у него сияли котлы за пятнадцать тысяч долларов, а в руке – короткая дюралевая трубка. Старый-нестарый еврей объяснял Джону Стейнбеку, как именно вклинить эту трубку во что-то протекающее, а Джон Стейнбек восторженно размахивал лобстером, преданно заглядывал старому-нестарому еврею в глаза и говорил: «The people, places, and events in this kitchen are, of course, fictions and fabrications»[13].

– In this book! – Всеволод Алексеевич обратился к зазвонившему ровно в пять утра будильнику. – Тьфу ты! Даже во сне меня преследует какая-то беспросветная ересь!

Он оделся, перешнуровал кроссовки и вышел из дому, чтобы отправиться на свою традиционную утреннюю часовую пробежку.

Во дворе, сиротливо приткнувшись на скамейке, его ждал Соколов.

– Я так волновался! – воскликнул он, подпрыгнув каучуковым мячиком.

– Живот не расплескай! Тебе что, заняться больше нечем, как меня караулить? Или опять… – Северный прищурился: – Хочешь поговорить? Беги, кролик, беги! – И побежал.

Семён Петрович очень хотел поговорить. Но выдержал всего лишь десять минут. Конечно же, ему мешали неудобная одежда и не предназначенная для бега обувь. Но более всего – лишний вес и прочие последствия гиподинамии и неумеренности в пельменях. Он побагровел, употел, но успел вырвать у друга вечернее рандеву в ресторане. Сеня приглашал его домой, но Северный в ответ начинал ускоряться. И Соколову ничего не оставалось, как принять условия.

– Это… шан… таж! – еле выдохнул он своему другу напоследок.

– Сеня! А ведь я на двенадцать лет тебя старше, пингвин несчастный! А также – быстрее, выше и сильнее. Так что – да! Это шантаж! Что угодно, лишь бы не попадать без лишней надобности в твою захламлённую берлогу и не вкушать той биомассы, что вы с Леськой называете «едой».

Северный несколько кругов оббежал вокруг согнувшегося и упёршегося руками в колени Соколова:

– Отдышись и привет супруге! – и унёсся своим обычным маршрутом. Он и так делает для Сени слишком много поблажек, и ПДК[14] Соколова в жизни Всеволода Алексеевича превысила все разумные лимиты. Конечно, он отличный друг, и за появление Алёны Дмитриевны Соловецкой Северный должен благодарить (благодарить ли?) именно Семёна Петровича, но то, что происходит в течение вот уже месяца – это слишком! Когда он в последний раз нормально сидел с хорошей книгой в руках? Точнее – лежал в гамаке на даче? Ночью наскоро перечитанный «Остров доктора Моро» – не в счёт.

– Не охотиться за другими людьми – это Закон. Разве мы не люди?..[15]