Подопытный материал (СИ)

Вообще-то, Витька — мой ровесник, то есть ему под тридцать, как и мне. Только если нас поставить рядом, сразу будет видно, кто из нас мужчина, а кто — хилое, худосочное создание. В отличие от меня, Витька здоров, как бык. Волосы у него светло русые, глаза голубые, лицо мужественное — настоящий былинный богатырь. У него и прозвище соответствующее — Большой.

— Машине тоже звиздец, — продолжил сосед, — потому что она железная.

Витька пнул ногой свой осевший внедорожник, отчего в крыле образовалась дыра.

— А дискам — ничего, потому что они алюминиевые.

Сосед проверил ногой на прочность диски и спущенные шины, затем попытался открыть машину. В результате ручка, за которую Витька ухватился, осталась в его руке, а сама дверка упала на траву и развалилась на куски. Целой осталась только внутренняя обивка из пластмассы.

Витька достал какой-то провод, порвал его своими ручищами и довольно заявил:

— Медяшке тоже ничего.

Сосед испытал на разрыв и сжатие золотую цепь на собственной шее и перстень-печатку на пальце. Затем он обнаружил на фундаменте дома картонную коробочку и стал по одному доставать из нее гвозди, легко ломая их своими толстыми пальцами.

— Испортили все железо, суки! — сделал вывод Витька.

— Кто испортил?

— Американцы — кто же еще!

— Вряд ли, — засомневался я.

— Тогда инопланетяне. Суки все они: и американцы, и пришельцы гребаные!

Я взял из коробочки один гвоздь и легко его сломал. Стальной стержень толщиной миллиметра три не превосходил по прочности макаронину и хрустел примерно также.

Что-то заставило меня обернуться и посмотреть на свой участок: моя старенькая «Нива», вчера бодро прибежавшая сюда, сегодня осела и разваливалась на глазах.

Несмотря на любовь к исконно-русским выражениям и золотую цепь на шее, соображает Витька быстро. На мой взгляд, вывод он сделал правильный: все окружающее нас железо утратило прочность.

Теперь понятно, почему свалился мой дом: практически не стало гвоздей, саморезов и прочих стальных частей, скреплявших строение. Бетонные плиты сломались, так как бетон плохо работает на растяжение и на изгиб. Стальная арматура, препятствовавшая разрушению, совсем ослабла.

Черт! Ведь все мои живут в панельном доме, да еще на пятом этаже. Думаю, наша девятиэтажка рассыпалась, как карточный домик. Жена, дочка, тесть с тещей — наверно, они уже мертвы.

А вдруг, нет? Может, выскочили, или дом обрушился не сразу.

Видимо, такие же мысли посетили и Витьку.

— Серега, твои в каком доме живут? — спросил он.

— В панельном, на пятом. А Настена где у тебя?

— Дома. А хата у меня на седьмом этаже, тоже в панельке… Блин!

Что с близкими — неизвестно. Ладно хоть сами выжили: меня дом скрипом разбудил, а Витька в машине спал.

Вообще-то, мы с ним сторожили. У нас тут девятнадцать участков, вот мы и решили поочередное дежурство организовать, чтобы на охрану не тратиться. Я должен был утром уехать, а Витька остаться.

Вот и подежурили.

Мобильник, который я достал их кармана джинсов, оживить не удалось.

— Можешь выкинуть, — сказал Большой. — Идти надо… У тебя хата где?

— В Южном поселке. А у тебя?

— Микрорайон «Север».

На самом деле, мы и в городе жили неподалеку друг от друга. Просто мой дом находился на юге одного городского района, а Витькин — на севере соседнего. Несмотря на названия, мой сосед жил чуть южнее.

Нашу новостройку и ЗКПД разделяла улица из двух десятков одноэтажных домов. Официально это поселение называлось улицей Овражной, а в просторечье звалось Помоечной деревней. Этой информацией меня снабдил Витька, выросший неподалеку, в районе из кирпичных и панельных пятиэтажек. Собственно, он и дом строил в этом непрестижном месте только из-за того, что не захотел окончательно расставаться с родными краями.

Сильных разрушений на улице Овражной оказалось немного: совсем развалился только один дом, а у остальных пострадали крыши. Некоторые из них сложились полностью, с других только кое-где сползла кровля. Разумеется, попадали все двери, кое-где отсутствовали рамы и стекла в окнах.

Хозяином кучи досок и шлака, бывшей совсем недавно домом-засыпушкой, оказался бодрый сухой дедок.

— Живой, Егор Тимофеевич? — сияя от радости, спросил Витька.

Изменился мой спутник резко: только что он был серьезным мужчиной, озабоченным судьбой жены, а теперь стал веселым и доброжелательным рубахой-парнем.

— Выскочить успел, — ответил дед. — А дому конец, теперь у Евдокии жить буду.

Дородная пожилая женщина доброжелательно смотрела на деда. Что-то мне подсказывало, что без нежных чувств здесь не обошлось.

— Только у нее крыша развалилась, — деловито продолжил Егор Тимофеевич. — Я смотрел: гвозди, как труха стали. Чем теперь доски да шифер приколачивать?

— Проволокой прикручивай, — посоветовал Витька. — Видишь, сколько ее валяется?

Мой спутник показал на алюминиевые провода, упавшие со столбов.

— А не заругают? — с сомнением спросил дед. — Электричество все-таки.

— Не будет больше электричества. Прикручивай проволокой, а материал какой понадобится — на базе бери.

— Так кто ж мне его там даст? Покупать придется, — сокрушенно ответил Егор Тимофеевич.