Подобно тысяче громов

Мне нравится Антон. Худощавый, но не изможденный; мускулистый, но не накаченный. Когда мне было столько лет, сколько ему сейчас, я боялась подходить к таким мальчикам. Мне казалось, они будут смеяться надо мной. А если трахнут, то лишь из жалости.

Четыре года назад я уехала в Англию. Грант Британского Совета, специальная программа, Women’s Studies. Я жила в Лондоне два месяца, когда впервые попала на рейв.

Меня взяла с собой английская девочка Джуди, с которой мы вместе работали над актуальной темой рецепции женской сексуальности в русской литературе XIX века. Это вроде дискотеки, сказала она, только на всю ночь. Перед тем, как войти внутрь, мы съели по таблетке. Чтобы силы были, сказала она. Если бы я знала, что это наркотик, я бы отказалась. Я же была приличная девочка, а приличные девочки не принимают наркотиков.

Приличные девочки не принимают наркотиков и ничего о них не знают. Я знала: наркоманы живут в трущобах, тычут грязными шприцами в исколотые вены. В крайнем случае - нюхают с изящного зеркальца ледяные дорожки кокаина.

Таблетки я ела с детства. Аспирин, анальгин, супрастин. Таблетки меня не пугали - и я бесстрашно приняла 150 мг эм-ди-эм-эй.

Я думаю, это самая большая удача моей жизни.

Мы начали танцевать, музыка была странная, совсем не похожая на дискотечную, но мне нравилось. Поначалу я рассматривала других танцующих и думала - как всегда - что я, наверное, самая некрасивая на всей дискотеке.

Раньше я утешала себя - мол, у этих красивых людей полно собственных проблем: деньги, работа, любовь. Мне становилось жалко их - и не так жалко себя. Иногда сострадание - только способ возвыситься над другими.

И вот, той ночью я танцевала в огромном ангаре, смотрела вокруг, пыталась пожалеть молодых англичан - и вдруг поняла, что их нечего жалеть. У них все хорошо. Все эти люди абсолютно счастливы. Здесь-и-сейчас они любят друг друга. Им очень хорошо. Нам очень хорошо.

Антон входит в меня, я его обнимаю, и мы уплываем куда-то. У него прохладная, чуть влажная кожа. Мне очень хорошо с ним, но я не знаю, встретимся ли мы еще когда-нибудь.

Он напоминает мне мальчика, которого я увидела той ночью. Мешковатые штаны, Dr. Martins, белая майка с круглым улыбающимся лицом. Худощавый, но не изможденный, мускулистый, но не накаченный. Короткие вьющиеся волосы. Я танцевала рядом и провела рукой по его волосам. Он улыбнулся мне и продолжал танцевать. Когда я второй раз дотронулась до него, он предостерегающим жестом приложил палец к губам. Почему-то я сразу поняла и не трогала его больше: но мальчик улыбался, я танцевала и была счастлива.

Если бы это случилось на обычной дискотеке, я бы огорчилась. Я бы решила, все дело в том, что я толстая и некрасивая. А там, в ангаре, я понимала: я прекрасна, просто он сейчас не хочет, чтобы его трогали незнакомые люди.

Мне даже понравилось, что можно было показать нет, не трогай меня! В институте я несколько раз ходила на дискотеки в общагу - под конец все напивались и становилось все равно, кто тебя трогает, с кем ты танцуешь, к кому в комнату пойдешь. Сейчас я вспомнила - я лишилась девственности как раз после такой дискотеки. Не помню даже имени моего первого мужчины.

Той лондонской ночью я продолжала танцевать, кто-то обнял меня, кто-то улыбнулся. Люди появлялись и исчезали, но по-прежнему со всех сторон я видела счастливые лица, чувствовала, что все мы - вместе, что мы - счастливы. Появилась Джуди, поцеловала меня в губы, протянула бутылку воды, сказала Пей! Я сказала ей спасибо! - сказала от всего сердца, я никогда не благодарила так никого в жизни.

Мы танцевали до утра, потом пили водку в лондонском баре. Как тебе экстази? спросила Джуди. Everything was really ecstatic [3], ответила я, не понимая, о чем она спрашивает.

Потом я, конечно, разобралась. Не помню, испугалась ли я - должна была испугаться, приличные девочки не принимают наркотики, а я хотела быть приличной девочкой, - но в следующие выходные мы снова пошли на рейв. И на следующие - тоже.

Я читала какие-то статьи, слушала прогоны фанатов экстази и эсид хауса, соглашалась с тем, что рейвы возрождают архаические и магические обряды, наследуют шаманским практикам и кислотным тестам. Но для меня главным было не это.

Антон обхватывает меня в пароксизме последнего рывка. Он кричит, и я отвечаю ему криком, рвущимся из самой глубины моего тела и наши голоса сливаются, как голоса танцующих, когда на едином выдохе они вдруг кричат ааааа!, отзываясь на неожиданный луп или скреч.

Сейчас, когда прошло три с лишним года, я понимаю: это было не просто самое счастливое время в моей жизни. Это были месяцы, которые изменили мою жизнь навсегда. То, что я поняла в лондонском ангаре, отменило все мамины поучения. Я знала: я могу быть счастлива. Люди могут быть счастливы, они только должны себе это разрешить.