Поднимите мне веки

Бучинский поднял голову и умоляюще уставился на Дмитрия, но, придавленный его тяжелым, давящим взглядом, снова опустил ее и глухо произнес:

– Виновен.

Ну что ж, этого и следовало ожидать. А что дальше?

Дальше был не Басманов – его опередил Хворостинин:

– Ежели он сказывает, что спрашивал дозволения, а ты, государь, о том запамятовал, то за что ж тут винить-то? К тому же, коль на то пошло, их и вернуть недолго. Не-э, за таковское на плаху посылать негоже.

Счет сравнялся. Теперь все зависело от Дугласа, хватит ли у шотландца совести, потому что с Басмановым все ясно, можно даже не слушать. Хотя, с другой стороны, даже если Квентин уравняет шансы, один черт – все решать Дмитрию, а он…

– Виновен.

Ну так и есть, чего еще ждать от боярина, который любимец у…

Стоп!

А кто это произнес?

Неужто…

Шотландец поднял голову и, глядя прямо на меня, твердо повторил:

– Повинен смерти за расхищение государевой казны.

Странно, но обиды не было. Скорее удивление.

Зря ты так, парень. Тебе ж потом не отмыться, как бы ты себя ни убеждал, что ты прав.

И было еще одно чувство – облегчения.

Да-да, именно оно.

Признаться, мне до этого момента все равно было перед ним чуточку неловко. Вроде бы и царевна ему ничего не обещала, и отец ее видов на Дугласа никогда не имел, и я тоже не клялся, что между ними не встану, да и любви она, оказывается, к нему никогда не испытывала.

Помнится, когда рассказывала о мизинце, который сунула сквозь решетку, так с досадой добавила: «И губы у него какие-то мокрые. Весь перст обслюнявил».

Красноречивый штрих. О том, кто хотя бы нравится, так никогда не скажут.

И все же, и все же…

Нет, объективно рассуждая, понять Квентина я мог. Взыграло у парня ретивое, тем более что ревнив он до умопомрачения – помню. К тому же неизвестно, что ему наобещал Дмитрий. Наобещал и наговорил, в том числе про то, что якобы я потому и украл царевну, что имел на нее определенные виды.

Более того, кое в чем он был прав. Как ни крути, но я сорвался, ибо был больше не в силах держать себя в узде и таиться. Чего уж скрывать – все мое поведение на струге, начиная с первого вечера, пускай косвенно, но было направлено именно на…

Нет, я тогда еще пытался мысленно оправдаться тем, что раз мне поручили развлечь загрустившую царевну, то обязан постараться как следует. Только поэтому я и пою о любви, ведь всякие там мужественные песни о боях и сражениях – это не то, что ей нужно, да и нечестно получается – для ратников пожалуйста, а для нее…

Словом, уболтать себя у меня кое-как вышло, но в глубине души я чувствовал, что попросту вру себе, причем не особо стесняясь, то есть весьма грубо, а на самом деле…

Впрочем, понять – это одно, а вот простить… Как бы то ни было, с друзьями так, как Дуглас, все равно поступать нельзя.

Зато теперь у меня словно камень с души: раз – и отрезало. Квиты мы, так что прощай, друг – теперь уже, увы, бывший.

А князь Хворостинин хоть и не понял, в чем дело, зато почуял сразу. На лавке места в избытке, а он придвинулся аж вплотную к Басманову, отодвинувшись подальше от шотландца. Остается только возгордиться, что наши отечественные поэты оказались куда порядочнее иноземных.

Хоть и плохое утешение, но все лучше, чем никакое.

Ладно, раз тут все ясно, пришла пора призадуматься, как выбраться из этих застенков без посторонней помощи. Один раз у меня не вышло, но ведь и у Дмитрия тоже не вот вдруг получилось отправить меня на плаху, как хотелось, то есть чужими руками.

Лишь с третьей попытки он, после того как скажет слово до сих пор колеблющийся Басманов и счет станет три – один не в мою пользу, добьется желаемого и, более того, сможет себе позволить, как и обещал мне еще до начала судебного процесса, сдержать слово и милостиво отдать свой ничего не решающий голос в мою пользу.

Кстати, не знаю почему, но это обстоятельство мне показалось обиднее всего – переиграл он меня.

И еще я подосадовал, что несколько поторопился, запретив ратникам штурм башни. Глядишь, что и вышло бы, а я понадеялся, что сумею справиться сам, получалось же…

Хотя все правильно, не может мне везти всю жизнь. И без того выкручивался из таких ситуаций, что…

Но тут мои раздумья прервал Басманов:

– Невиновен он, государь.

Ба-а, Петр Федорович! Неужто жажда выдать племянницу за престолоблюстителя одолела даже опасение подвергнуться опале?!

– Как на духу скажу – мало я видался с князем Федором Константинычем, потому мыслю, поверишь мне, государь, что прямить[70] ему мне резону нет. Одно скажу. Чтоб жизнь свою положить за други своя, яко он поступил, ратников своих спасая, тут воеводой быть мало – тут надо душу в чистоте соблюсти.

Ой как приятно!

Понимаю, что твой голос, боярин, все равно уж ничего не решит, но тем он для меня еще ценнее.

Фетиньюшка, говоришь… Так-так… А что, хорошее имя. Опять же и девка справная, все при всем и даже, судя по утверждению Петра Федоровича, чуточку сверх того.