Поднимите мне веки

Это было бы самым неприятным. Получалось, что я лишь без толку засвечу своих людей и при этом не выполню главного. Но тут я как ни крутил, а что-либо придумать не сумел, кроме одного – арьергарду придется брать огонь на себя и отвлекать прибежавших на шум, отступая в сторону Запасного дворца, но только отвлекать, не больше, после чего сразу исчезнуть.

Принимать бой не имело смысла – одних телохранителей могло сбежаться несколько сотен, а нас всего два десятка. Следовательно, оставалось единственное – действовать молниеносно и постараться не допустить проколов.

В свой терем возвращаться было глупо. Разве только для того, чтобы забрать остававшихся в нем и всем вместе уходить в сторону соседнего терема, располагавшегося через дорогу, ведущую к Троицким воротам.

Принадлежал он покойному Богдану Бельскому, но, как успели выяснить мои люди, Дмитрий еще никому его не подарил, и он после смерти хозяина продолжал пустовать.

Ночь выдалась как по заказу – пасмурная, на небе ни единой звездочки, и я с благодарностью помянул Ладу.

В дальнейшем все шло тоже как нельзя лучше. Лишь Кострик не смог удержать громоздкое тело немца-телохранителя, и он при падении слегка громыхнул своими доспехами о ступени, но во дворце никто ничего не услышал или не обратил внимания.

Двое самых крепких и высокорослых мгновенно содрали одежду с дюжих гансов, которых связали и аккуратно запихали в какой-то чуланчик. Ночь теплая, так что не замерзнут.

Однако едва я глянул на своих переодевшихся ребят, как понял, что даже этого делать было вовсе не обязательно.

Я-то полагал, что у иноземных телохранителей некая особая униформа, отличающая их от обычных ратников, но оказалось – самая обычная, только понаряднее. Потом лишь дошло, что они при всем желании не успели бы ее пошить, даже если бы заказали.

Убивать кого бы то ни было я строго-настрого запретил и даже приказал на всякий случай сточить острия арбалетных стрел, да и не понадобилось стрелять.

Работали тройкой. Вначале я и двое переодетых ребят по бокам уверенно шли к очередному посту, причем не таясь и не скрываясь.

Эта уверенность и сбивала с толку караульных. Срабатывал стереотип – злоумышленники так идти не могут, поскольку их специфика требует красться.

К тому же мы на подходе еще и спокойно переговаривались, пусть вполголоса, но тем не менее, что расслабляло еще больше, ведь разговоры велись на немецком.

Да-да, я не оговорился, именно на немецком.

Понятное дело, что длинных фраз произнести я не мог, поскольку весь мой словарный запас насчитывал десяток слов, да и то некоторые слишком специфичные, взятые из кинофильмов о Великой Отечественной войне, вроде «Гитлер капут». Правда, один раз я ухитрился воспользоваться и ею, но уже после укладки очередного бесчувственного тела на пол.

Но если один человек бормочет что-то невнятное, а другой время от времени отвечает более разборчиво: «Шнелль» или чуть погодя «Зер гут» или «Вас?», то тут уж вовсе никаких сомнений, пока мы не подходили почти вплотную, а уж там дергаться им было поздно.

Некоторые вообще не успевали ничего сообразить, понимая, что произошло, лишь потом, будучи связанными и с кляпом во рту, когда им шепотом поясняли, что если имеется желание жить, то надо вести себя очень тихо.

Желание имелось у всех, а потому они послушно кивали и действительно лежали, стараясь даже не шевелиться, хотя возле каждого обезвреженного поста я на всякий случай все равно оставлял по одному своему человеку.

Ситуация облегчалась еще и тем, что я знал, когда должна произойти очередная смена, – они тут действовали незатейливо, разделив всю ночь на две половины, то есть в запасе, по моим прикидкам, у нас было добрых три часа.

Гуляй – не хочу.

Войти в саму опочивальню тоже труда не составило. Не понадобилось даже сносить дверь с петель, поскольку Дмитрий не запирался.

Признаться, я даже немного залюбовался его безмятежным видом – уж очень доверчиво он выглядел, да и спал совсем по-детски, лежа на правом боку, как учат своих малышей мамы. Одна рука покоилась на атласном одеяле, другая под щекой – ни дать ни взять маленький ребенок.

Но тут он открыл глаза…

Глава 21 Колдуй баба, колдуй дед…

Я представляю его ощущения – во всех углах незнакомые ратники, а на самой кровати, подле ног, пристроился князь Мак-Альпин собственной персоной.

Таращился он на меня довольно-таки долго, секунд десять, не меньше, считая, что я ему снюсь, но тут вошел еще один гвардеец, поставивший на стол два массивных подсвечника на пять свечей каждый, и, не обращая ни малейшего внимания на Дмитрия, осведомился, достаточно ли света.

Я в ответ кивнул и, обратившись к Дмитрию, для начала попросил прощения за столь бесцеремонное вторжение, пояснив, что время не терпит, иначе можно было бы явиться в обычном порядке.

Только тогда до него дошло, что все происходящее никакой не кошмарный сон.

Поначалу он, правда, стал хорохориться и даже заявил, что не собирается разговаривать с татем, который сейчас, судя по всему, и вовсе умыслил воровское дело.