Я скорее чувствую ее присутствие, чем слышу. Как будто вот только что она была у меня в голове, открываю глаза – и она уже стоит передо мной. Голая. Сонная. Сексуальная.
Я начинаю говорить, но она прижимает палец к моим губам. Проводит по нижней губе почти машинально. Я высовываю язык и лижу ее пальчик. У Оливии приоткрывается рот. Она смотрит мне в глаза и водит пальцем по кончику языка. Я кусаю ее, и у нее широко открываются глаза. Я укусил несильно. Просто чтобы она почувствовала, чтобы это ощущение отозвалось во всем ее теле вплоть до того сладчайшего места, которое находится между ног. И по тому, как она смотрит, я могу определить, что именно дотуда оно и докатилось.
Сквозь шум воды слышу, как Оливия шумно схватила ртом воздух. Я знаю, она хочет контролировать ситуацию, но я хочу быть тем, кто всегда провоцирует ее. И она всегда будет любить это, будет страстно желать этого.
Я выпускаю изо рта ее палец, и она скользит им по моему подбородку, потом по горлу, по левому плечу. Ее брови хмурятся, когда она добирается до ободранной кожи в том месте, где меня задела первая пуля. Она наклоняется и целует рану очень нежно.
Оливия выпрямляется, я слежу, как она обследует взглядом мою грудь. Когда она замечает след от второй пули, которая ударила по боку, снова хмурится.
– Тебя дважды ранили, когда ты пришел за мной. Я пожимаю плечами:
– Но не в сердце же.
Оливия на секунду закрывает глаза. Когда она их вновь открывает, я вижу в них страх, страх, порожденный моими словами. Мне хочется развеять его, заменить чем-нибудь… более радостным.
– Ты не виновата. И ты не называешь любовь плохими словами.
Слежу за ее лицом, пока до нее доходит смысл сказанного. Я рассчитывал, что она знает песню «Бон Джови». Так и есть. Во время уик-энда с секс-марафоном в доме ее отца, когда мы лежали и не могли отдышаться, Оливия рассказала, что отец любит классический рок, что она выросла под эту музыку и тоже всегда ее любила. Вот еще одна вещь, которая мне в ней нравится.
– Я рада, что эта песня не имеет отношения ко мне.
Уголки губ приподнимаются. Настроение улучшилось от пустячного разговора.
– О нет. Если есть песня про тебя, то это «Маленький красный корвет».
– Ничего подобного!
– Ты не согласна, но я так считаю. Я это вижу. Мне видна твоя огненная, живая сторона, которую ты стараешься не замечать, прятать. Моя миссия в этой жизни – дать тебе возможность понять саму себя.
– Твоя миссия в жизни?
– Ага. – Я протягиваю руку и глажу ее соблазнительную нижнюю губу. Мы стоим молча, и я вижу, как на плечи Оливии снова наваливается тяжесть. Вдруг она снова кажется усталой. – Ну же, – говорю я и обхожу ее сзади, так что ее спина оказывается прижатой к моей груди, а поток воды льется на ее грудь. – Давай я сделаю так, что тебе станет лучше.
Она не возражает.
27
Оливия
Какой-то звонок выводит меня из состояния приятной расслабленности. Открываю глаза. Утренний привет для меня – обнаженное тело Кэша. Он встает с постели и идет по комнате в ванную, чтобы подобрать с пола и надеть джинсы. По пути назад через спальню к двери он замечает, что я за ним наблюдаю. Усмехается.
– Видишь что-то приятное?
Я улыбаюсь в ответ и вскидываю брови, глядя на него. Он сворачивает к постели. Сорвав с меня одеяло, Кэш наклоняется, кладет руку мне на бедро и захватывает губами сосок. Я задерживаю дыхание, тут же приходя в состояние полной готовности к встрече с ним. Он останавливается, когда его рука оказывается в болезненной близости к тому месту, где мне хочется ощутить ее прикосновение больше всего. Он поднимает голову и одаривает меня своей самой ухмылистой, самой многообещающей улыбкой.
– Подумай об этом до моего возвращения.
Кэш быстро чмокает меня в губы и отскакивает к гаражной двери.
Я лежу в постели, улыбаюсь, как Чеширский Кот, и тут слышу голос Джинджер:
– Она здесь?
– Да. Ты хочешь с ней поговорить? – отвечает Кэш.
– Разумеется. Поехала бы я сюда, чтобы задать один-единственный вопрос. Если, конечно, ты не хочешь заставить меня довольствоваться этим.
Я усмехаюсь и качаю головой. Так и вижу улыбку, с которой Джин точит когти кугуара о грудь Кэша. Кэш, без сомнения, онемел от такой экспрессивности, он не успевает отреагировать, а Джинджер продолжает:
– И где же эта пропащая девица? Она меня напугала до смерти!
Смотрю на часы. Неудивительно, что Джинджер сердится. Сейчас около семи вечера. Я, должно быть, проспала дольше, чем думала.
Прикрываюсь одеялом и сажусь как раз в тот момент, когда подруга заходит в спальню.
– Вот ты где, – говорит она, всплескивая руками. – Как я и подозревала. Я тут с ума схожу от беспокойства, а она испытывает бесчисленные оргазмы на кончике пениса греческого бога. Вот те на.
– Прости, Джинджер. Я не хотела тебя беспокоить. Это все дурацкий телефон, которым я пользовалась. Не могу дождаться, когда получу обратно свой.