Поднимается ветер…

Реми Алларэ — ну, Реми и есть Реми. В парадном плаще кажется ожившей статуей древнего короля. Застыл тоже статуей, лицо — как мраморное, только иногда стреляет по залу хитрющими кошачьими глазами. Заметил взгляд Флэля, подмигнул и тут же изобразил благоговейный ужас. Казначей герцог Фадрус Скоринг, ну, в казначее ровным счетом ничего интересного нет. Полный осанистый старик с короткой снежно-белой бородкой, деловой даже в храме взгляд. Опирается на трость, видно, что стоять ему тяжело, но делает вид, что просто держит в руке тяжелую палку с кованым набалдашником. Так, для украшения костюма. От Бруленов — кто-то из вассалов, интересно, почему не наследник? Баронессе хорошо, она, как женщина, от обязанности стоять за креслом освобождена обычаем, но у них же сынок лишь на пару лет младше самого Флэля? Впрочем, Бруленам хорошо, им и не такое простится: скажут, что неотложные дела, и король милостиво кивнет. Дескать, вернейшие вассалы все в трудах и заботах, пекутся о благополучии государства. И то верно, маленькое баронство дает едва ли не четверть всего дохода в казну. Сам Флэль стоял по левую руку от герцога Гоэллона, и это соседство его откровенно не радовало и даже нервировало. Уж лучше бы поставили рядом с Реми: с ним и перешептываться можно было бы, и вообще, компания приятная. А неподвижно застывший Паук казался хищной тварью, которая вот-вот бросится на добычу. Было что-то недоброе в подобающим образом склоненной голове, во взгляде, устремленном вперед — и в никуда. Серый бархат, серебряное шитье, серые глаза. Светлые волосы с пепельным отливом — серое, все серое, но неприметным герцога никак не назовешь. Опасен и ядовит, как паук на его гербе, и это чувствуется сразу. Лучшее общество Собраны, обгадь его вороны… После литургии — поездка во дворец, переодевание в другие костюмы. Флэль надеялся, что сумеет оказаться рядом с Реми и поболтать, но его усадили в одну карету с Гоэллоном, а Реми — со Скорингом. Алларэ закатил глаза и вздохнул, изображая, как он счастлив всю дорогу провести в беседе с казначеем, но делать было нечего, — не устраивать же суету на площади? Сидя напротив герцога Гоэллона, Флэль не знал, куда деваться. Сосед молчал, равнодушно глядя в окно, и от этого было еще хуже. Если бы он, как принято, вел ничего не значащую беседу, Кертору не казалось бы, что подушка под задницей набита иголками и осколками. А так — вроде, все хорошо, да только все плохо. Во дворе, куда приехали кареты, Флэль нарочно задержался, надеясь избавиться от неприятного соседства, но слуга в парадной ливрее с вежливой настойчивостью проводил его в комнату, где надлежало сменить наряд, и там Кертор увидел все того же Паука. Герцог сидел на высоком стуле, закинув ногу на ногу, и с таким скорбным отвращением на лице терпел скачущего вокруг него куафера, что Флэль ему моментально посочувствовал.

— Вам, Кертор, это тоже предстоит, — исключительно мерзким тоном сказал Гоэллон, и сочувствие немедленно куда-то улетучилось.

— Благодарю, герцог, но меня уже поставили в известность.

— Судя по выражению лица, с которым вы меня здесь обнаружили, вас забыли поставить в известность о том, что до конца вечера мы будем находиться рядом. Так решил церемониймейстер, а следовательно, извольте набраться терпения и не выказывать лишних чувств по этому печальному поводу.

— Герцог, вы позволяете себе…

— …вполне естественную заботу о молодом человеке, впервые во время праздника выполняющем обязанности представителя Старшего Рода Собраны. И довольно об этом, — отрезал Паук.

— Я не нуждаюсь в вашей заботе, о чем и счастлив вам сообщить! — В такие минуты Флэль всегда жалел о том, что дуэли запрещены. Их стоило бы разрешить вновь: хотя бы для того, чтобы можно было раз и навсегда поставить на место зарвавшегося наглеца. Паук поднял голову и в упор уставился на Флэля. Тяжелый, бесстрастный взгляд смерил его с головы, уже попавшей в лапы второго куафера, до пят, обсчитал, словно портной на примерке, и вынес какой-то вердикт. Кертор тоже не отводил глаз, вдруг забыв весь свой страх перед этим неприятным и злым человеком, наплевав на возможные последствия ссоры. Его интересовало только одно: не уступить, не дрогнуть. Герцог отвел глаза первым, но не потому, что признал поражение: просто дуэль взглядов ему явно наскучила; Флэль вдруг почувствовал себя полным дураком — полез на рожон, как в пятнадцать лет, когда батюшка ему что-то запрещал, считая недостаточно взрослым, а он возмущался. Нужно было поставить точку, но не на детский манер, а элегантно.

— Простите, герцог, я не вполне верно истолковал ваши слова. Признаю свою неправоту, — вот так, изволь, и понимай, как знаешь.

Гоэллон вдруг расхохотался, резко встал со стула. Куафер испуганно шарахнулся прочь, держа руку с щипцами на отлете.

— Ваша милость, но мы еще не закончили… — проблеял перепуганный толстячок.