Поднимается ветер…

— Ваше Величество находится в самом расцвете мужской силы и красоты, — бурно запротестовал граф. — Любая девушка будет счастлива оказаться рядом с Вашим Величеством. Король остановился и поковырял песок янтарным набалдашником трости, потом покосился на первого министра. Агайрон учтиво склонил голову под тяжелым взглядом выцветших голубых глаз. В последний год у короля почти всегда дрожали веки, и казалось, что он то ли собирается зарыдать, то ли разразиться гневным криком. Обычно случалось второе. Ивеллион кричал по поводу и без, кричал так, что ему мог бы позавидовать маршал Меррес, о луженой глотке которого ходили анекдоты. Впрочем, у маршала получалось солиднее. Орущий солдафон все-таки более естественное зрелище, нежели вопящий и размахивающий тростью король. С тростью Ивеллион не расставался несколько лет. Трости сменялись, добрая половина из них была сломана в гневе о садовые скамейки, столы и стены; Агайрон надеялся, что не о головы слуг. Последнее уместно в Тамере, но не в Собране. Впрочем, с лета Собрана начинала все больше и больше напоминать соседей-рабовладельцев, а король — тамошнего кесаря, злобного гнусного старикашку, считающего себя пупом мира. Нынешняя трость короля была из белого полированного дерева, с янтарной инкрустацией и рукоятью, выточенной из медово-прозрачного светлого янтаря. В рукояти темнели две не то травинки, не то веточки, одна короче другой. Перекрещиваясь, они образовывали меч, знак рода Сеорнов. Девиз королевской династии — «Верен себе!» — был выгравирован на золотом ободке, соединявшем рукоять и палку. Трость прислала в подарок к годовщине коронации Ивеллиона огандская королева Стефания.

Агайрон предпочитал разглядывать трость и думать о трости. Ему и самому давно хотелось завести нечто, на что можно опираться, особенно осенью, когда ветра с востока приносят сырость и хмарь, а суставы ноют не только ночью, но и днем. Останавливало его только нежелание выглядеть старым перед некоторыми дамами. Если точнее, то перед герцогиней Алларэ. В последнее время он слишком много думал о Мио, и даже заказал три кафтана из новомодного глазета. На сгибах благородная темно-синяя ткань отливала серебром. Во всей Собре только двое успели облачиться в подобные: министр и Реми Алларэ. Граф не сомневался, что советник расскажет сестре о неожиданной встрече у портного и о приятной беседе на тему новых мод и тканей. Думать о тростях и кафтанах было куда приятнее, чем о том, какой еще сюрприз преподнесет король, с таким тщанием несущий в одиночестве тяготы правления. Первый министр не сомневался, что Собрана еще не оскудела государственными мужами, с которыми эти тяготы можно разделить к вящей пользе для страны. Если вычеркнуть из списка приближенных маршала Мерреса, то остаются два советника — и пусть один из них проклятый Паук, даже он не станет ни своими руками, ни через дурные советы вредить державе, — казначей Скоринг, который, несмотря на возраст, еще вовсе не выжил из ума, и первый министр. Однако ж, король предпочитал действовать по своему разумению даже там, где разумения откровенно не хватало — в мыслях Агайрон мог себе позволить откровенность, угадывать крамолу по выражению лица первого министра Ивеллион еще не научился, — а потом жаловался на трудную участь и неблагодарность помощников.

Неблагодарные кланялись и просили прощения, а потом невольно пытались отступить хотя бы на шаг. Реми третий день в загуле, и, кажется, собирается продолжать пьянствовать до конца седмицы; Фадрус Скоринг ни во что не вмешивается, ограничиваясь лишь теми делами, что напрямую касаются казначейства, Гоэллон и вовсе пропал. Только маршал Меррес то и дело оглашает дворец пафосными речами о недопустимости измены и мудрости короля. В столице довольно и других, начиная с толковых юнцов и заканчивая зрелыми мужами, как из Старших Родов, так и из их вассалов. Генерал Эннинг из Скоры стал бы достойной заменой маршалу, но, покуда Противостоящий не приберет Алессандра, так и будет оставаться одним из генералов, хотя вдвое старше маршальского сынка. Керна и Эйкера, двух весьма смыслящих в министерских делах керторцев, граф с удовольствием увидел бы в министрах, а не в помощниках — но король не одобрял замен в министерствах. Были еще многие — десятки имен, — которые навскидку мог бы назвать Агайрон; но доверие Его Величества вызывали совсем другие люди. Король наконец закончил скрести тростью песок и вновь принялся разглядывать Агайрона.

— Что же, дорогой Флектор, вы исчерпали перечень достойных девиц? — скрипучим неприятным голосом спросил он. Первый министр был готов к этому вопросу. Разумеется, перечень не был исчерпан, но ему следовало называть ровно тех юных красоток, которые не привлекли бы внимания короля.

— Нет, Ваше Величество. Я просто не посмел прерывать ваши раздумья.

— Прервите, я позволяю, — изрек Ивеллион.

— Фелида Скоринг, внучатая племянница казначея. Девица не только хороша собой, но и прекрасно поет, а благонравие скорийских девиц общеизвестно.