Поднимается ветер…

— Может, вам вина, мэтр Васта? — спросил Ванно. — С медом, с травами — заснете враз…

— Неси, — кивнул Саннио. И уже привычно добавил: — Благодарю. Его учили, что благодарить слуг — признак низкого происхождения и дурного воспитания, но… пусть мэтр Тейн расскажет это герцогу Гоэллону, главе Старшего Рода Собраны. В дверь коротко постучали. Саннио удивился — у Ванно была смешная привычка хлопать ладонью по косяку, и это был не Ванно. Юноша решил, что слуга прислал кого-то другого, и крикнул:

— Входи… — и добавил неловкое: — …те… Его глазам предстала еще одна дивная картина фасона «этому меня мэтр Тейн не учил»: герцог Гоэллон с подносом, на котором стоял кувшин, прикрытый салфеткой, и две кружки.

— Милейший мой Саннио, когда вы так на меня смотрите, мне мнится, что я забыл надеть штаны. Неужели забыл? Кажется, нет. Тогда в чем дело? Да, я забрал у Ванно поднос. Это вас пугает? Вы боитесь, что я его уроню? Саннио улыбнулся. Все-таки герцог Гоэллон был самым загадочным человеком в этом доме, и трое учеников не могли переплюнуть его, даже если бы очень постарались. То он относился к секретарю как к клепсидре и равнодушно требовал безупречной работы, то устраивал такие вот маленькие представления, чтобы развлечь того, о ком, кажется, час назад и вовсе не думал, как о живом, а уж тем более — достойном внимания. Юноша уже научился различать, когда Гоэллон шутит. Примерно через раз; но сейчас, кажется, все понял верно. Герцог поставил поднос на каминную доску, сам разлил вино по кружкам, всучил одну Саннио, другую поставил на пол у камина и сам уселся рядом. Секретарь застыл в недоумении: ему не полагалось сидеть выше господина, но что делать? Тоже пересесть на ковер? Едва он попытался подняться, как Гоэллон махнул рукой.

— Сидите в своем кресле, не суетитесь, умоляю! Мне удобнее здесь, а вам — на вашем месте, так и не будем устраивать представление, благо, что зрители отсутствуют. Я хотел с вами поговорить, и, кажется, вы еще не спите.

— Нет, герцог.

— Об этом мы тоже поговорим, но позже. Собственно, я хотел вас поблагодарить. Я бросил вас в омут, безо всякой помощи, без подсказок, но вы, определенно, оказались не кутенком и отнюдь не слепым. Я очень этому рад — я в вас не ошибся.

Саннио едва не уронил челюсть — настолько неожиданными оказались слова герцога. Ему удалось не поперхнуться вином и не вытаращить глаза, но брови сами поползли вверх по лбу. Он повнимательнее присмотрелся к господину — и впервые заметил, что Гоэллон устал, наверное, ничуть не меньше самого Саннио. Те же темные круги под глазами и выпирающие скулы, что и тогда, в Сауре, когда герцог привез Керо. И хуже того — на кисти чернильное пятно, на рубахе — его прямой потомок: явно Гоэллон вытер руку о рубашку. Еще одно чудо, но не из тех, которым радуешься.

— Вы делаете успехи, Саннио: по вашему лицу я не могу отгадать, о чем вы думаете.

— Это не я делаю успехи, — сердито сказал юноша. — Это вы совсем… совсем…

— Что же это я совсем? — герцог склонил голову к плечу и с интересом уставился на секретаря. — Ну, скажите же это страшное слово! Видите, я без шпаги и даже без кинжала.

— Замаялись! — Просили — извольте, и не выговаривайте мне теперь за непочтительность. — И испачкали рубашку.

— Да, действительно, — герцог улыбнулся. — Все-таки вы делаете успехи — раньше вы бы этого не заметили. Так вот, вернемся к основной теме, если вы не возражаете… и даже если вы возражаете. — Саннио, обрадованный успехом, решил развить первую победу и объяснить господину, что ему нужно отдохнуть, но сделать это секретарю не удалось. — Я поставил перед вами очень сложную задачу — и вы ее выполнили. Я удивлен и обрадован. Не ожидал, что вы справитесь настолько хорошо.

Вредная нижняя челюсть так и норовила рухнуть куда-нибудь на грудь, и приходилось поддерживать ее в подобающем положении волевым усилием, а потому никак не получалось ответить. Щеки и лоб горели — проклятье, да отучится он когда-нибудь краснеть?!

— Благодарю, герцог… — выдавил Саннио наконец. — Вы излишне добры. Гоэллон рассмеялся, качая головой, потом залпом выпил половину кружки и рассмеялся вновь.

— Мой юный друг, я думаю, что вы единственный человек во всей Собране, кто может сказать нечто подобное. Я добр, да еще и излишне… Сошло бы за анекдот для салона герцогини Алларэ, но и для анекдота это слишком неправдоподобно.

— Не единственный…

— Так-так-так… Собирать и подвергать разбору слухи я вас еще не учил, значит, вы решили забежать вперед. Ну же, поделитесь со мной вашими сведениями, — резкий подъем на ноги, кувшин в руках, струя вина, льющаяся в одну и другую кружки — и вот Гоэллон опять сидит у камина, кажется, в той же позе… Воин и Мать, да как же он ухитряется двигаться с такой скоростью? — Слушаю вас, Саннио.

— Ученики вас уважают, — секретарь уже жалел, что начал разговор на эту тему. Сейчас герцог его высмеет, и все. — А Керо не раз говорила, что вы — добрый.

— Для девицы Къела добрые все, кто не повышает на нее голос, а я этого не делаю. Учтите, кстати, эту ее черту, а то мигом окажетесь в злых.