Поднебесный Экспресс

Светский разговор в купе, в ожидании горячих и полезных напитков в ассортименте, которые имеют быть поданными на завтрак, в ожидании перемещения вещей господина Ти Ли Ло Фу (Кириллова) в соседнее купе, в ожидании того, как наш Поднебесный Экспресс отойдет на двести-триста километров от города Х., велся на языке, не являющемся родным для обоих собеседников, оттого передача его на бумаге в виде диалога, где каждая реплика отмечена тире, нестерпимо фальшива. Речь собеседников звучит так, будто на нее надели сшитый не по размеру – то есть на размер-два меньше – строгий костюм, в котором ни повернуться, ни руку поднять, ни даже толком вздохнуть, остается пучить глаза, обмениваться дежурными стертыми фразами и мечтать о прекращении этой пытки. Ведь понятно, отчего нынче в мире почти любые разговоры на английском похожи на диалоги из пособий по устной конверсации. Как вас зовут? Откуда вы? Вы замужем/женаты? Где вы работаете? Какой ваш любимый фильм? Любите ли вы море? Какая смешная надпись на майке! Можно ли угостить вас кофе? Да, «Игра престолов». Была на концерте Адель. Мечтаю съездить в Тибет. Мечтаю купить недвижимость. Мечтаю завести семью. Мечтаю послать детей в университет. Мечтаю совершить кругосветный круиз. Мечтаю прыгнуть с моста на резинке. Мечтаю хотя бы раз попробовать групповой секс. Мечтаю дожить до ста лет. Мечтаю купить последний макбук. Мечтаю открыть кондитерскую лавку, как в том фильме. Мечтаю о любви. Мечтаю о больших деньгах. Мечтаю о будущем. Мечтаю о бессмертии. Мечтаю о бессмертии своих трех кошек и одной собаки. Мечтаю о том, чтобы никто не голодал, ах эти ужасные фото живых черных скелетов. Мечтаю. Весь мир мечтает исключительно на английском, причем на одном и том же английском из Всеобщего Учебника Устной Речи. Наивный русский поэт говорил, мол, не может поверить, что на английском можно сказать глупость. О святая простота! Невозможно поверить, что на английском можно сказать умность. Можно вообще сказать.

Оттого передавать беседу, которая велась в последнем из заселенных двухместных купе международного вагона Поднебесного Экспресса, в виде чередующихся, аккуратных, вертикально расположенных реплик, отделенных друг от друга отступами и тире, смысла не имеет. Оная не будет отличаться от прочих подобных бесед, которые вот прямо сейчас, когда я вывожу эти буковки на экране макбука, ведутся в десятках, сотнях тысяч мест по всему миру. К чему это механическое воспроизведение произведения искусства? А разговор наш действительно был таковым, артефактом, учитывая не только то, что было сказано, но и то, что хотелось сказать, но не смогло быть уложенным в безличные учтивые фразы новой латыни, плюс то, что при том думалось, имелось в виду, воображалось, даже скрывалось – и от собеседника, и от себя. Не это ли есть определение загадочного «дискурса»?

Так что здесь требуется иной медиум, скажем поумному – дискурсивный. К примеру, такой.

Вообще-то тема обучения чужому языку, чужой культуре в смысле изменения себя, своего языка и культуры, банальна. Все куда-то ездили учиться, схватывать на лету, впитывать и даже грызть гранит. Анахарсис и Марко Поло, царь Петр Алексеевич и Чаадаев, Джордж Харрисон и Ролан Барт. Понятно, что интенции и масштаб всегда разный; сегодня незачем тащить с собой сотню бояр и тысячу холопов, чтобы устроиться на кораблестроительный завод в чужом приморском городе. Но расклад остается прежним: тяга к чужому столь же непреодолима, как и отталкивание от него. Восхищение перемежается высокомерием. Все это рождает заблуждение – этот одновременно гранд-финал и побочный эффект. Заблуждения бывают столь восхитительны, что в них хочется даже не верить, в них хочется поселиться навеки.