Подменыш

Однако вслух ничего этого говорить не стала. Да оно и понятно. Это воронам хорошо. Им каркать никто не возбраняет — хоть с утра до ночи, а человеку… рот раскрыл на пару слов, а к вечеру уже в Пыточной башне. Выползешь оттуда, нет ли, а если и выживешь после этих умельцев, то надолго ли. Может, молчание и не всегда — золото, зато всегда — жизнь. А она, как известно, подороже будет.

«Да и не известно еще, — успокоила она сама себя. — А вдруг выживет».

Иоанн ликовал и каждый день приходил к супруге, которой все нездоровилось и нездоровилось. Однако как ни оттягивай час прощания, а время расставаться.

— Я скоро вернусь, — ласково пообещал он, стоя у двери. — Очень скоро.

Он не стал говорить — «с победой». Чувствовал — ей все равно. Лишь бы живой и здоровый. Уходил с тяжелым сердцем — в глазах стояла Настенька — одинокая, плачущая, еле-еле сумевшая поднять руку, чтобы перекрестить его исхудавшими до восковой желтизны перстами.

— Ничего, — подбадривал он себя, легко сбегая по скрипучим дубовым половицам старой лестницы. — Все будет хорошо. Все должно быть хорошо.

Звучало это, как заклинание. Но жизнь не всегда подобна магическим заклятьям. У нее своя правда и своя логика, которой она чаще всего и следует.

В поход он выступил в конце ноября все того же 1549 года, взяв с собой родного брата Юрия, а также прихватив касимовского царя Шиг-Алея и всех знатных казанцев, державших в свое время руку Москвы, а потому и бежавших от воцарившегося Гирея. Оберегать Москву оставил двоюродного брата — Владимира Андреевича Старицкого.

Над тем, кого поставить воеводами, пришлось размышлять долго, еще в Москве. По всему выходило, что либо придется терпеть поражение, либо ломать пресловутое местничество, которое досаждало государю все сильнее и сильнее.

В самом деле, глупо ставить первым воеводой большого полка человека, о котором известно, что он все непременно завалит, потому что неспособен. А не ставить нельзя, потому что в его роду сплошные рюриковичи, а его прадед — действительно умница и незаурядный полководец — некогда был первым воеводой большого полка в нескольких походах у деда царя великого князя Иоанна Васильевича.

Плюс происхождение. Попробуй-ка назначить Курбского или Прозоровского выше князя Пенкова, и что сразу начнется? Плач и ропот, вопли и скрежет зубовный. Как это — потомка удельных ярославских князей, ведущих род от молодшего брата Михаила Моложского, ставить выше потомка великих ярославских князей, которые исчисляют в своих предках Василия Давидовича Грозные Очи, бывшего женатым вдобавок на сестре самого Ивана Калиты?!

Мало того что Пенков с места не сдвинется, так он еще бросится бить челом государю, что такое возвышение его младшего родича ему самому «потерькой чести» грозит. Теперь, дескать, его и все прочие станут «утягивать», понижая противу себя. И ведь не поленится, высчитает, на сколько именно мест Курбский должен быть ниже его. Хорошо, если на одно, пускай на два, а если больше, то тогда выходит, что Андрея и в другой полк рангом ниже не поставить, потому как — недостоин он даже этого, опять-таки исходя из его предков.

Ну, господь с ним, с Пенковым, его-то как раз можно и вовсе не ставить, а вот что, к примеру, делать с князем Димитрием Бельским, который старейший в Думе? Тоже проигнорировать? И опять же: поставив во главе всех ратей пускай умного и знатного князя Александра Горбатого-Шуйского, он вообще не смог бы приткнуть ни Алексея Адашева, ни его брата Данилу, ни Алексея Басманова, который хоть и изрядный льстец, но воевода первостатейный. Причина все та же — худородны они по своему отечеству и разница с тем же князем у них не в одно-два, а как бы не в целый десяток мест.

Рубить окончательно то, что давно сложилось, время еще не пришло, хотя и хотелось, но и поражение царя не устраивало, поэтому он, вызвав на всякий случай под Владимир митрополита Макария, чтобы воздействовать на строптивых еще и со стороны духовного владыки, объявил, что поход будет «без мест», то есть не будет считаться «в зачет» на будущее при определении служебного «отечества». Вроде бы все угомонились.

На сей раз погода ударилась в другую крайность — начались невыносимые холода. Зачастую те, кто был поплоше одет, попросту замерзали в пути от лютых морозов. Наконец добрались до Нижнего Новгорода, где произошло воссоединение всех частей армии, и 14 февраля шестидесятитысячное русское войско встало под Казанью. Государь разместился со своими людьми на берегу озера Кабана, касимовский Шиг-Алей и князь Димитрий Бельский с главною силою раскинули шатры на Арском поле, другая часть войска за рекою Казанкою, огнестрельный снаряд разгрузили в тылу — на устье Булана и Поганом озере. Изготовили туры и приступили к городу.