Подменыш

— Тебе на что? — насторожилась бабка.

— Так ведь как мы выберемся-то? Али мне всех нянек с мамками брать можно?

— Ишь чего захотела, — усмехнулась Степанида. — Ну, как нам выйти — не твоя печаль. Да и живет она близехонько — нам на все про все половинки ночи хватит, — и хихикнула: — Хитро устроилась. Прямо насупротив монастыря. Сказывала, тут поспокойнее да и… к нечистой силе поближе.

— Это она про кого так-то?!

Мамка перестала улыбаться, приняла чинный вид и невозмутимо ответила:

— А я знаю? Буробает чтой-то — поди пойми.

Анастасия вздохнула и вновь принялась метаться по своей светлице. На этот раз она ходила по ней так стремительно, что цветастый сарафан всякий раз от быстрых поворотов чуть ли не вздувался пузырем.

— Боюсь, — простонала она, заламывая руки.

— А чего бояться-то?! — удивилась старуха. — Али ты мыслишь, что она с кошачьими глазами, свиными клыками да совиным носом? Баба как баба, тока старая очень. На змеиной коже не сиживает, в кипящих котлах гадов ползучих не варит, нечисть не скликает, в могилах в полночь не роется, да и змей подколодных в лесу не прикармливает, — скороговоркой зачастила Стеша. — Известно, к старости мы все не красавицы, но то от немалых лет идет, так что бояться ее неча. Ты к ней со всем вежеством, — добавила она, припомнив вспыльчивый нрав сестрицы, — и она к тебе тако же. Опять же от одной прогулки худа не будет, а ежели не восхотишь названную цену платить, так силком никто и не заставит, — пожала Стара плечами.

— А может, ему и так полегчает? — умоляюще уставилась царица на Степаниду.

— Почему ж нет? Может, и полегчает, — согласилась та. — Тока я так мыслю — либо на него притку [119]по ветру пустили… хотя нет, не похоже на притку, — тут же поправилась она. — Ну, стало быть, след из земли вынули. Словом, изурочили [120]его злые бояре, потому и надо его сызнова сурочить [121].

— Да за что же?! — взвыла Анастасия. — Чего он кому изделал-то?!

— Бывает, человек и не своей волей такое свершает, — пожала плечами Стеша. — Сама ж небось про призор очес [122]слыхала. Можа, и тут так-то.

— Тогда ты вот что, — задумалась Анастасия. — Ты ступай вызнай все, да потом мне скажешь, — послала она ее в ложницу, где лежал Иоанн, а сама бросилась к образам.

— О господи, господи, — зашептала она горячечно. — Не вмени во грех рабе твоей. Сердце чисто созижди во мне, боже, и дух прав обнови во утробе моей, отжени от меня помрачение помыслов… — но закончила молитву неожиданно. Глядя прямо на застывший в своей строгой византийской величавости лик богородицы, она предупредила:

— Не надо меня так искушать. Лучше сама подмогни, а то не выдержу, пойду на тяжкое. Внемлешь ли? — спросила сурово и, не дождавшись ответа, решительно повторила: — Ей-ей, пойду и греха не убоюсь.

Бабка вернулась через час.

— Молчат, проклятущие, — развела она руками, очевидно имея в виду лекарей. — Вовсе ничего не говорят. Токмо чую я — они и сами не ведают, как лечить надобно. Уж больно вид у них мрачный. Ну что, надумала?

— Нет. Грех это, — ответила Анастасия. — Кто родился на свет божий, во тьму ходить негоже. И ты молчи да про свою сестру мне боле ни слова, не то…

— Я ж помочь хотела, — обиженно проворчала Стара.

— Знаю я, как они помогают. Лукавый деньгу протянет, а потом на рубль отымет, ибо он есть ложь и отец лжи, — вспомнила она строки, попадавшиеся ей в писании. — Возьми у черта рогожу, так отдашь вместе с кожей. И все на том! — оборвала она порывавшуюся что-то пояснить мамку. — Не зли меня, старуха!

Меж тем все время, пока государь находился между жизнью и смертью, у бояр не прекращался тайный шепоток. Стенать да ревмя реветь — бабий удел. Им же, лучшим мужам Руси, надлежало о будущем страны заботу проявить, потому что каким оно будет, в случае если больной умрет, зависело сейчас именно от них. Так что плакать им было недосуг — опосля отрыдаем, ежели будет по ком. А нет, так и того лучше.

Впрочем, поначалу, когда государь только заболел и стало ясно, что не исключен самый худший исход, даже не шептались — просто сидели и ждали возвращения царского дьяка Висковатова, который зашел в государеву опочивальню за духовной. Ждали, а в уме гадали — кому Иоанн доверит Русь.

Глава 14 ПРИСЯГА

Возможных кандидатов было немного — всего трое.

Один из них — Юрий Васильевич, родной брат царя, родившийся двумя годами позже Иоанна. Гнилая византийская кровь, текшая в жилах Василия Иоанновича, сказалась на его потомстве в полной мере, и ребенок родился слабоумным. Помышлять о том, что Иоанн оставит Русь ему, было глупо. Государь хоть и болен, но не душевно, так что была эта кандидатура наименее вероятной.