Подменыш

Тогда Иоанн призвал Филю-размысла [103]. Немец по происхождению, пришедший на Русь откуда-то из Саксонии или Померании, Филипп, которого иначе как Филей никто и не называл, разве что добавлял в знак уважения отчество Иваныч, не желая выговаривать сложное имечко «Иероним», знал толк в подкопах. Точно установив направление и глубину работ, он организовал рытье хода от реки Булака между Аталаковыми и Тюменскими воротами. Чуть ли не целую седмицу под надзором князя Василия Серебряного и Иоаннова любимца Алексея Адашева приданные розмыслу люди рыли землю.

В последний день, услышав над собою голоса людей, ходящих в тайник за водой, они доложили о том воеводам. На всякий случай князь Серебряный вместе с Адашевым сами вошли в прорытый подземный ход, переглянулись и дали добро. Сразу после этого в подкоп вкатили одиннадцать бочек с порохом и дали знать Иоанну.

Рано утром тайник взлетел на воздух вместе с казанцами, шедшими за водой. Сила взрыва была столь велика, что на воздух поднялась и часть стены, которая обрушившись, побила в городе изрядное количество казанцев. Воспользовавшись этим, русские ратники устремились к пролому, ворвались в город, но удержаться в нем не сумели, поскольку казанцы быстро оправились от неожиданности и сумели вытеснить атакующих. Можно было бы попытаться осуществить вторую попытку, но Иоанн, видя, что пролом слишком тесный, запретил возобновлять приступ, понимая, что в такой ситуации пользы он не принесет, а лишь приведет к еще большим жертвам.

Только после этого пляска смерти, несмотря на все старания дервишей, силы которых тоже были не беспредельны, стала ослабевать, и некоторые из жителей, приходя в себя, стали подавать робкие голоса за то, чтобы и в самом деле ударить челом государю. Однако одурманенных еще хватало, так что несогласных с предложением здравомыслящих оказалось гораздо больше.

К тому же поиски воды довольно скоро принесли положительный результат, после чего собравшие остаток сил дервиши завопили, что найденная вода — это несомненный знак, ниспосланный самим пророком. Правда, обнаруженный ручеек оказался довольно-таки смрадным, и те, кто вынужден был довольствоваться им до самого взятия города, зачастую заболевали от этой гнилой воды, а послабее здоровьем и вовсе умирали.

Спустя еще сутки Иоанн поручил князю Александру Горбатому-Шуйскому взять острог, построенный казанцами в полутора десятке верст от города, на Арском поле, на горе между двумя болотами. Там засели остатки разбитого войска Япанчи, и государь решил не дожидаться, пока они начнут делать вылазки, вновь беспокоя его войско с тыла.

Срубленный с плотно засыпанными землей городнями и укрепленный засеками, острог был изрядно защищен от неприятеля самой местностью. Пришлось спешиваться, потому что на конях одолеть болота, грязную дебрь и лесную чащу не представлялось возможным. Тем не менее под градом пускаемых в них стрел русские ратники первым же штурмом, начатым одновременно с двух сторон, ведомые князьями Симеоном Микулинским Булгаковым и Палецким, а также боярами Данилом Романовичем и Захарием Яковлевым, сумели захватить ворота и взять укрепление вместе с двумя сотнями пленников.

Тела неприятелей лежали кучами. Взяв немалую добычу и переночевав в остроге, воеводы двинулись далее, к Арскому городу. Те места были настолько живописны и красивы, что чуть ли не каждый из казанской знати имел там свой дом. Заслышав о приближающихся врагах, жители, в панике бросив все, незамедлительно ушли в леса, в спешке забыв прихватить даже меха и драгоценности, не говоря уж об оставленных ими русских пленниках. Словом, спустя десять дней князь Александр Горбатый вернулся не только с победою, но и с изрядным количеством съестных припасов, которые так сильно подешевели, что за корову в стане нельзя было выручить больше десяти, а за вола больше двадцати денег.

Покончив с войском Япанчи, никак не удавалось достичь того же самого и с луговыми черемисами, которые продолжали отгонять русские табуны и тревожить стан близ Галицкой дороги. Стоящие поблизости от нее воеводы полка правой руки, разбив их наголову, все равно опасались новых нападений, так что приходилось проявлять бдительность и выставлять удвоенное, а то и утроенное количество ратников в ночную сторожу.

Вдобавок полк, занимая низкие равнины вдоль Казанки, больше всех остальных терпел от пушечной пальбы со стороны крепости, да и от любого ненастья, в особенности от сильных дождей. Что касается последних, то ратники приписывали их чародейству.

Князь Андрей Курбский, вроде бы не просто мужественный, но еще и благоразумный, впоследствии писал, уверяя всех на полном серьезе, что волшебники Казани ежедневно при восходе солнца являлись на стенах крепости, вопили страшными голосами, кривлялись, махали одеждами на русский стан, производя ветер и облака, из коих рекой лился дождь.