– Как это? – приоткрыла рот Анастасия Григорьевна. – На какие адреса, для чего?
– Для того, что дом отойдёт под ателье верхней одежды, все четыре квартиры, оба этажа, – назидательно растолковала власть, – а вас переселим, ближе к лету смотровые ордера получите. – И строго посмотрела на княгиню. – Это ясно вам, проживающая?
Грузинова молчала, не понимая, как реагировать. То было плохо, очень плохо, совсем ужасно или, может, даже и хорошо, – в этом следовало разобраться. Впрочем, тётка, не переждав короткого изумления жилички, пояснила сама:
– Чего идолом застыли, женщина? Вам же сказано, рас-се-лют! Радуйтесь, пока не передумали. Отдельные квартиры получите, без никого.
– Стало быть, мы пока сами… тут, до августа? – немного придя в себя, но всё ещё заметно нервничая, переспросила тёща профессора Дворкина, ответственного квартиросъёмщика. – И здесь тоже? – Она провела руками по воздуху, как бы ощупывая пространство недавних мертвецов.
– И здесь, – сухо ответила та. – Я вообще-то должна имущество описать и всё такое, но… – Она чуть брезгливо сделала губой и завершила начатую мысль. – Но и нечего тут описывать, если уж начистоту, одно барахло помойное и больше ничего. Даже телевизора, вон, и того нету, не то что достойного чего в пользу государства. По-хорошему, ещё надо бы шесть месяцев ждать, порядок такой, вдруг родня какая-никакая сыщется. Но учитывая письмо покойных, можно это, мягко выражаясь, похерить. Короче, занимайте и живите.
– А с этим как? – Грузинова поочерёдно ткнула пальцем в предметы скудной обстановки.
– На ваше усмотрение, – пожала плечами тётка. – Хотите себе оставьте, а хотите бросьте, теперь это дело чисто ваше.
Раздобытые сведения Анастасия Григорьевна первой донесла до дочки, слово в слово.
– Кто ещё знает? – коротко, похоже на то, как это делала посланница исполкома, задала свой вопрос Вера.
– Да никто, Верунь, ни боже мой! – взвилась Анастасия Григорьевна, парируя дочкино недоверие. – Мы с тобой и всё, ты чего?
– Так… надо расписаться и развестись как можно скорей, – внезапно выдала Вера Андреевна, обращаясь то ли к себе же самой, то ли подключая мать, но не напрямую. – И хорошо бы ещё тебе замуж, фиктивно. Есть у нас грузчик, из полуприличных, но холостой. Думаю, договорюсь. – Завидя на материном лице недоумение, плюнула на краткость изложения и разложила картину на фрагменты. – Смотри, слушай сюда. Я развожусь с Моисеем, таким образом он отделяется и с учётом научной степени получает двушку, пускай даже смежную. Лёка расписывается с этой своей, им на троих тоже двушка полагается, как минимум. Ну а нам с тобой, как однополым, больше однокомнатной не предложат. А при муже твоём – тоже двушка отвалится, изолированная. Итого три двушки – неплохо для начала? Ну и малость приплатим грузчику, и пропишем не навсегда. Всё поняла?
– Я только не уяснила, Верунь, куда я его потом дену, грузчика твоего.
– Да неважно куда, мам, хоть похорони! Мы ж его на порог не пустим, будет мужем тебе на бумаге. Пока не сдохнет.
– А если я первой? – насторожилась княгиня. – Метры кому отойдут?
Вера досадливо отмахнулась:
– Не пори ерунды, мама. Он не сегодня завтра окочурится, а на тебе век ещё воду вози, ничего не будет. Ты же закалённая, как северный олень, давай, не суетись раньше Деда Мороза.
– А пьющий хотя бы? – с надеждой в глазах никак не угоманивалась наследница рода Грузиновых. – А то понадеемся, а он сам здоровый окажется, как олень этот. И чего с ним тогда прикажешь делать – всю жизнь, что ли, сиди потом трясись, что вот-вот заявится и скандалить начнёт, прав требовать на метры и на саму меня?
– Об этом не твоя забота, мам, я же говорю. – Вера Андреевна встала, подводя черту нервической этой беседе. – Главное, слушай меня, а то запутаешься.
– А с бельём как? – добавочно поинтересовалась княгиня. – У них, я посмотрела, постельное бельё приличное, с кружавчиком даже есть. Так, может, снести его в прачечную да прибрать подальше от кого-никого? А то опомнятся исполкомовские, воротятся да в узлы его – и с собой.
– Снеси, мама, снеси, – уже с заметным раздражением в голосе отозвалась дочь, – только спать на нём будешь ты сама, и в общую кучу не клади, не то я и наше заодно выброшу, которое до ихнего проссатого докоснётся.