Подмены

– Это как книга, сынок, содержание которой мечтаешь постичь просто потому, что так чувствуешь. Ты не знаешь ещё, так ли это на самом деле или же мечта твоя окажется всего лишь призраком, пустым местом в душе, уже занятым чем-то более важным, о чём и сам ты пока не догадываешься, но ты читаешь её, не зная, что будет в конце, и тебе нравится процесс, ты улетаешь от одной лишь мысли, что нашёл самую суть, что написано это для тебя, что сочинитель будто сначала заглянул тебе в голову и только после этого подсунул книгу. И ты вновь и вновь переворачиваешь страницы, потому что тебе всё ещё хочется это делать. И до тех пор, пока будет хотеться, пока не разочаруешься в избранном тобою пути, то так и переворачивай страницы эти, ищи в них новые смыслы, постигай взаимосвязь с самим собой, радуйся, если ощущения твои верны и ты получил тому подтверждение в главе, до которой добрался. Не знал, но чувствовал так – оно и случилось. Значит, это твоё! Так и дальше будешь читать её всю свою жизнь, и она не будет кончаться, а лишь станет разматываться по-всякому: в длину, глубину, высоту… Потому что эта книга и есть бесконечность, беспредельность познания человеком окружающего мира. А в деле, которое ты себе избрал, эта бесконечность безмерна вдвойне, потому что изображение – это искусство в наиболее чистом из вариантов.

Признаться, Лёка не думал, что отец его, будучи хоть и научным, но, в общем-то, бесполётным технарём, способен на столь глубокий разговор. Папа всегда отличался широтой взглядов, видя, как правило, много дальше ближайших по профессии, но то относилось к его узкой области – механика и материалы. При чём изображение? Оно что, каким-то образом связано с его чисто технической наукой?

Так размышлял Лёка, вспоминая ту короткую беседу, что имела место между ним и отцом перед самой подачей документов во ВГИК. Моисей же Дворкин, обращаясь памятью к первому и, по сути, единственно серьёзному общению с сыном, пожалел, что не попытался донести до мальчика представлений о единстве вселенского разума, не рассказал того, как на уровне атомов крови устроена человеческая внутренность и сама душа, – что молекула железа, хотя и есть такой элемент в химической таблице, верно служит человеку ещё и в качестве микроскопической антенны, воспринимающей не только волны физических полей, но и слова, мысли, поступки – любые излучения людского разума и всей человеческой деятельности. И что ни одна чужая мысль или чужое творение не войдут в его жизнь без его же на то мысленного позволения. Всё, что наблюдает сам он, его глаза или его оптический объектив, может быть создано или разрушено только им самим. Никто не виновен в том, что происходит или ещё совершится в жизни. Мысль создаёт всё, и, зная это, он осознанно может создавать то самое, о чём мечтает, контролируя эту мысль и направляя её в нужное русло.

Он прошёл, сам, без любого содействия с чьей-либо стороны. И был тем неимоверно горд. Собеседование вообще прошло на ура: во всяком случае, сам Вадим Усов похвалил, знаменитый оператор, сказав, что видит в нём несомненного будущего профи, – это после того, как Лёка нарисовал ему схемы света по гипсовым головам, которых к тому времени нащёлкал во всех вариантах столько, что мама Вера не горюй. Ну и всякое другое – тоже был на высоте. Думал, по результату творческого конкурса окажется в конце списка, а вышло, что в первых строчках очутился. Конкурс на поступление сам по себе огромный, но и люди тоже разные. Больше половины думали, хватит одного лишь желания попасть в кино, чтобы весь остаток жизни крутиться потом возле камеры, покрикивая на ассистентов и иногда со знанием дела поглядывая в небо. А снимется – само.

Ещё учась на первом курсе, Лёка начал искать выходы на людей, чтобы хотя б урывками попадать в работу, кем угодно при площадке. Главное – при операторской группе. Рельсы можно потаскать, тележку катнуть, отражатель подержать, кабель протащить в помощь осветителям. Когда – получалось, а когда – гнали, да с матерным добавком. И всё равно было приятно, участия же в процессе хотелось пуще прежнего.