Подлость союзников. Как Запад предавал Сталина

Ночью, ровно через сутки, меня разбудил телефон, звонивший с необычайной настойчивостью. Звонили из отдела печати НКИД, предлагая немедленно туда явиться. Я поспешно оделся, захватив на всякий случай пишущую машинку, и вышел из «Метрополя» с тем приятным чувством ожидания, которое испытывает каждый журналист в предвидении сенсационной новости.

Была прекрасная майская ночь. На зданиях Театрального проезда еще висели портреты советских вождей, выставленные к первомайскому празднику. Этот май, первый после Сталинградской победы, Москва праздновала с особым чувством торжества, и даже в этот поздний час в притихших по-военному улицах еще оставалось что-то от праздничного оживления.

— Имею честь вручить вам письмо от председателя Совета Народных Комиссаров Иосифа Виссарионовича Сталина, — сказал один из работников отдела печати и передал мне большой белый конверт.

«Посылаю Вам мои ответы», — гласило врученное мне письмо.

«1. Вопрос: Желает ли Правительство СССР видеть сильную и независимую Польшу после поражения гитлеровской Германии?

Ответ: Безусловно желает.

2. Вопрос: На каких, с Вашей точки зрения, основах должны базироваться отношения между Польшей и СССР после войны?

Ответ: На основе прочных добрососедских отношений и взаимного уважения, или, если этого пожелает польский народ, — на основе союза по взаимной помощи против немцев, как главных врагов Советского Союза и Польши.

С уважением И. Сталин.

^{4 мая 1943 г.».}

Таким образом, ответы советского вождя, ясные, точные, свободные от дипломатических околичностей, разрушили все планы «лондонских поляков», как карточный домик.

* * *

Сочувствие к «лондонским полякам» в кругах западных дипломатов в Москве приняло форму самой ярой враждебности к демократическим представителям польского народа, с которыми сотрудничал Советский Союз, стремясь к установлению крепкой и подлинной дружбы с Польшей. В дипломатическом корпусе не гнушались никакой клеветой, никакими выпадами против Союза польских патриотов, против Комитета национального освобождения, организованного в Холме, против люблинского правительства. Английская военная миссия грубо отказалась прислать своих представителей для участия в церемонии вручения знамени польским дивизиям, обученным на Оке и готовым выступить против врага плечом к плечу с Красной Армией.

В мае 1944 года посетившая Москву делегация Польской народной армии обратилась к послам Англии и США с просьбой о снабжении оружием. Ответа не последовало. А между тем антисоветские группы в Польше продолжали получать английское и американское вооружение. В то время как пламенные призывы Союза польских патриотов находили горячий отклик в сердцах всех поляков, живущих в Советском Союзе, английские дипломаты повторяли клеветнические измышления лондонского польского правительства о новой польской армии, сформированной в СССР.

Помню, какой крик поднялся после моей статьи в «Таймс», описывавшей, как Советское правительство помогает польскому гражданскому населению сохранять польские обычаи и традиции. Я написал эту статью, побывав в детском доме для польских сирот в Загорске, где дети воспитывались в духе истинного польского патриотизма. А несколько позднее, когда после поездки в освобожденный Люблин я был настолько восхищен всем виденным, что позабыл об осторожности и во всеуслышание объявил о своих симпатиях к демократическому правительству, мне пригрозили увольнением из «Таймс».

Эта история заслуживает того, чтобы о ней рассказать подробнее. Люблин в то время не имел телеграфной связи со странами Европы. Единственным средством связи была радиостанция небольшой мощности. Польские власти предложили иностранным корреспондентам передавать свои статьи по радио, предварительно обратись к радиослушателям с просьбой сообщить содержание статей в редакции газет, для которых они предназначались. Опыт удался; несколько английских радиослушателей позвонили в редакцию «Таймс» и передали туда содержание моей корреспонденции.

Вернувшись в Москву, я обнаружил, что ни одна строчка моей статьи о создании первого польского правительства на освобожденной польской земле не попала в печать. Вскоре пришло весьма суровое письмо от редактора с выговором «за выступление по радио с пропагандой в пользу польского правительства».

Несмотря на дальность расстояния между Москвой и Лондоном, до меня доходили отголоски дискуссии, разгоревшейся в редакции «Таймс» по поводу «отсутствия объективности», которым якобы грешат сообщения их корреспондента из Советского Союза.