Быстро опускается ночь. Последний небесный свет, мерцая, растворяется в нашем кильватере.
— Ну, Крихбаум, что думаете обо всем этом? — командир задает вопрос штурману.
— Отлично! — без колебаний отзывается тот. Но не кажется ли его голос не вполне искренним?
Проходят еще полчаса — и командир отправляет меня и еще трех наблюдателей вниз. Он хочет, чтобы на мостике не было никого, кроме штурмана. Это должно означать, что мы уже вплотную подошли к тому месту, где, по его предположениям, начинается их линия обороны.
Я слышу, как к передаточному механизму подсоединяют электромоторы. Перестук дизелей замер: теперь мы идем на поверхности на электрической тяге, чего мы никогда не делали прежде.
— Корабельное время? — спрашивает командир сверху.
— Двадцать часов тридцать минут, — отвечает рулевой.
Я остаюсь на центральном посту. Истекают еще полчаса. Моторы работают так тихо, что, стоя под боевой рубкой, я могу слышать все, что говорит командир.
— Боже правый — Томми стянули сюда половину своего флота! Не могли же они все завалиться в танжерские казино! Посмотрите туда, на тот корабль, Крихбаум. Будем надеяться, что мы ни в кого не врежемся.
Рядом со мной возникает шеф, тоже смотрящий вверх.
— Чертовски трудно! — говорит он.
Имея перед собой лишь их ходовые огни, Старик должен определить курс и скорость вражеских кораблей, поворачиваться к их патрульным судам, одному за другим, узким силуэтом, и постараться протиснуться между ними, не потревожив никого. Ужасно трудно сразу понять, какой огонек принадлежит какому судну, остановилось ли оно или, наоборот, уходит от нас на сто десять градусов — или, напротив, приближается на семидесяти градусах.
Рулевой тоже не может расслабиться ни на мгновение. Он тихо повторяет полученные команды. А вот голос Старика звучит спокойно. Узнаю его: он снова в своей стихии.
— Какие замечательные люди: зажгли свои ходовые огни как следует — очень мило с их стороны! Крихбаум, а куда направляется наше суденышко? Сближается?
Такое впечатление, что лодка ходит кругами. Мне следует внимательнее прислушаться к командам, отдаваемым рулевому.
— Черт! Это вот прошло слишком близко!
Командир молчит какое-то время. Нелегкая работа. Я чувствую пульс, бьющийся вверху моего горла.
— Все правильно, мой мальчик, продолжай идти этим же курсом! — наконец слышу я. — Да их тут целая банда! Надо отдать им должное, они стараются изо всех сил! Оопс, а это что движется там? Девяносто градусов лево руля.
Много бы я дал, чтобы оказаться сейчас на мостике.
— Штурман, следите за этим судном, идущим нам наперерез — да, именно это! — сообщите, если оно сменит курс!
Внезапно он приказывает стоп обе машины. Я напрягаю слух. Шеф фыркает. Что будет дальше?
Кажется, что волны слишком громко бьются о цистерны плавучести. Похоже на хлопанье мокрого белья. Лодка покачивается взад-вперед. Мой вопрошающий взгляд, обращенный к шефу, остается без ответа. Все освещение на центральном посту сейчас прикрыто, и я различаю его лицо всего лишь бледным пятном.
Я слышу, как он два раза возбужденно переминается с ноги на ногу.
Тшшум — тшшум: волны плещутся о борт корабля.
И вот приходит облегчение: Старик наконец запускает левый мотор. В течение десяти минут мы едва продвигаемся вперед; словно крадемся на цыпочках.
— Едва не поцеловались вот с этой! — доносится сверху. Шеф, затаивший дыхание, делает глубокий выдох.
Старик велит запустить и правый мотор. Мы уже проскользнули сквозь плотную внешнюю защиту? А что, если Томми создали несколько защитных систем, а не только одну?
— Навряд ли они поставили боновые заграждения, — говорит Старик. — Слишком сильное течение.
Где мы находимся? Взглянуть на карту? Нет, не сейчас. Еще не время.
— Ну как, Крихбаум, возбуждающе, не правда ли?
Старик громко разговаривает там, наверху, безо всякого опасения.
— Мы неплохо движемся! Интересно, что делают те, кто должны нас перехватывать?
К сожалению, я едва могу расслышать голос штурмана. От напряжения у него, должно быть, сперло дыхание; он отвечает шепотом.
Старик снова меняет курс:
— Немного ближе! Все идет просто замечательно. Похоже, они совсем не ожидают нашего появления! Следите, чтобы вон та посудина держалась от нас на приличной дистанции — понятно?
В течение целых пяти минут сверху не доносится ничего, кроме двух команд рулевому.
Затем раздается:
— Через десять минут — погружаемся!
— Я готов, — бормочет шеф.
Несмотря на объявленное Стариком время погружения шеф остается наготове. Может, он хочет продемонстрировать, насколько он уверен в себе? В его готовности можно не сомневаться: лодка идеально удифферентована. Все системы, за которые он отвечает, были проверены самым тщательным образом за несколько последних часов. У помощника на посту управления и вовсе не было времени, чтобы расслабиться.
— …Ну, кто говорил… вот так… все в порядке…
Можно подумать, Старик уговаривает ребенка, который не желает доедать свою порцию.
— Ладно, пойду, гляну еще разок! — бросает шеф напоследок и исчезает.