Подлинные образцы

- Я уж лучше буду выглядывать из-за печки, - сказала мисс Черм, уселась поближе к огню и приняла нужную позу: потянулась всем телом вверх, голову слегка откинула назад, веер наклонила вперед - и перед нами предстала, во всяком случае по моему предвзятому мнению, совсем другая женщина, незаурядная и обольстительная, незнакомая и опасная.

Оставив ее в этой позе, я вышел на лестницу, чтобы проводить майора и миссис Монарк.

- По-моему, я смогла бы сыграть эту роль не хуже, чем она, - сказала миссис Монарк.

- Вам кажется, что у нее слишком жалкий вид? Сделайте поправку на преобразующую силу искусства.

Как бы то ни было, домой они пошли, заметно воспрянув духом: их ободряло сознание того, что они - "подлинные образцы" и что в этом их неоспоримое преимущество. Что касается мисс Черм, то их, должно быть, коробило при мысли о ней. Вернувшись в мастерскую, я рассказал ей, зачем они приходили, и она стала над ними подшучивать.

- Ну, знаете, если _эта_ может позировать, то мне остается податься в бухгалтеры, - сказала моя натурщица.

- Она очень аристократична, - ответил я, стараясь критиковать миссис Монарк как можно мягче.

- Тем хуже для _вас_. Будет сидеть как истукан.

- Она подойдет для светских романов.

- О да, для них она подойдет! - с юмором заявила моя натурщица. - С ней или без нее, хуже они все равно не станут.

В разговорах с мисс Черм я часто весьма нелестно отзывался о литературе этого рода.

3

В одном из этих "шедевров" был эпизод: мрачная тайна выходит на свет божий. Его-то я и решил сделать первой пробой для миссис Монарк. С ней пришел и ее муж - на случай, если понадобится его помощь; можно было не сомневаться, что он будет сопровождать ее, как правило, каждый раз. Первым делом я решил выяснить, делает ли он это только ради приличия или же вздумал ревновать, а может быть, лезть ко мне с советами? Мне стало тошно от одной мысли об этом, и если бы мои опасения подтвердились, наше знакомство закончилось бы очень быстро. Но вскоре я увидел, что дело совсем не в этом и что приходит он просто потому (не считая, конечно, надежды оказаться полезным), что больше ему нечего делать. Когда жена расставалась с ним, он не знал, чем себя занять; да, впрочем, она с ним никогда и не расставалась. Я пришел к выводу (и оказался прав), что их прочный союз был главным утешением в их нынешнем неустройстве и что в этом союзе не было ни одного уязвимого места. Они были образцовыми супругами, ободряющим примером для тех, кто не решается вступить в брак, и твердым орешком для скептиков. Район, где они жили, был далеко не из лучших (впоследствии мне часто приходило в голову, что только это и сближало их с профессионалами), и нетрудно было представить себе жалкую квартирку, в которой майору пришлось бы оставаться одному. Пока жена была с ним, он еще кое-как мирился с убожеством своего жилища; без нее он с ним смириться не мог.

Как человек тактичный, он не пытался угодить, если видел, что в его услугах не нуждаются; поэтому, когда я был поглощен своей работой и не склонен разговаривать, он просто сидел и ждал. Но мне нравилось вызывать его на разговор - это позволяло мне ненадолго отвлечься от работы или по крайней мере несколько скрашивало ее опостылевшую монотонность. Слушая его, я убивал двух зайцев сразу: вроде встряхнулся, побывал на людях, а с другой стороны - вроде никуда не выходил и время зря не тратил. Мешало только одно: я не был знаком, по-видимому, ни с одним из тех людей, которые составляли круг знакомства майора и его жены. Беседуя со мной, он, наверно, не раз вставал в тупик: с кем же, черт побери, я, в конце концов, знаком? Он решительно не знал, о чем со мной говорить; поэтому мы особо не мудрили и придерживались больше таких тем, как сорта кожи (какие идут на седла, а какие - на кавалерийские брюки) и даже марки вин (где можно дешево купить хороший кларет); иногда речь шла об умении ездить с наименьшим числом пересадок или же о повадках мелкой пернатой дичи. Его познания в двух последних областях приводили меня в изумление: в нем уживались железнодорожник и орнитолог. Когда у него не было повода говорить о возвышенных предметах, он бодро говорил о вещах более повседневных; когда он чувствовал, что его воспоминания о светской жизни не вызывают у меня интереса, он без особых усилий снижал тему разговора до моего уровня.