Подлеморье. Книга 1

Туз Червонный набрал камней и начал пулять в катер. Зазвенели стекла, затрещали доски, жалобно звякнул колокол.

Сердяга, укрывшись в темной грязной утробе «Ку-ку», открыл стрельбу из нагана.

Кто-то громко крикнул:

— Мужики, прячьтесь!.. Приказчик идет!

Разошлись рыбаки по лодкам и, как ни в чем не бывало, один за другим отчалили от берега.

Тудыпка поскакал в Баргузин и сразу же — к Лозовскому. Робко постучался в массивную кедровую дверь и боком, боком, блудливо виляя задом, вошел в маленький уютный кабинет Лозовского.

Сидевший за столом купец оторвался от книги, взглянул на Тудыпку удивленно, с тревогой в расширенных глазах и небрежно кивнул на глубокий его поклон.

— Голову-то тебе еще не оторвали?.. А надо бы!.. — на красивом выхоленном лице купца презрительно растянулись топкие губы. — Ну, чего взмыленный примчался?.. Садись.

— Беда…

Лозовский спокойно ждал. Нельзя было понять по его лицу, что он чувствует, о чем думает.

— Катер разбили… эти…

— Совсем?! — лениво спросил он.

— Нет, ходит, но…

— Чего «но»?

Тудыпка рассказал про драку Гордея с Сердягой и о последствиях ее.

Лозовский нахмурился. Закурил. Подал Тудыпке золотой портсигар.

— Дурак твой Сердяга. Мстить вздумал. Подумаешь, заманил его Гордей на Воронихин Пуп!.. Взъерепенился безголовый.

— За Третьяка еще…

— Ладно, все понятно, — узкое лицо Лозовского окуталось печальным дымом. — Вот что, двигайся-ка поближе. Чего как чужой? Поговорим, брат! — Лозовский жадно затягивался, и дым все больше заволакивал его лицо. Но и сквозь него остро смотрели глаза: — Значит, мой «Джеймс Кук» ходит?.. Так… Стекла разбили — это пустяки. Дело не в стеклах… Все начинается с малого. В деревнях сначала тузят друг друга сопливые голопузики, потом юнцы, а там и бородачи — стена на стену. Глядишь, кого-нибудь и на тот свет — «со святыми упокой». Понимаешь, Тудыпка, дело Третьяка не такое простое. Воронихин Пуп мог нам обойтись подороже; повезло, что не было ветра, а то от катера одни щепки бы остались. И опять не в этом суть. Смотри: последняя драка — разбили стекла… Дело не только в Третьяке. — Лозовский замолчал, тяжело вздохнул, грустно опустились углы узких губ. Снова заговорил, медленно и тихо: — Оно будто все пустяки, но, если глубже поразмыслить, жутко становится. Раньше думать боялись, а теперь в драку лезут… Ты где видал, чтоб крестьянин, рыбак или охотник ломал свое или чужое добро? Для этого нужно большое озлобление!.. Озлобление! — Лозовский снова закурил. — Я пожадничал, да ты воруешь, да Сердяга со своей братвой. Ты меня понимаешь, о чем я тебе толкую-то?

— Будто бы, мало-мало, Михаил Леонтич.

— Эх, ты, «мало-мало»… воровать ты только мастер… Я ведь и так даю тебе волю. Научись, Тудыпка, головой капитал наживать… Вникни в науку коммерции… Ты же не дурак! — Купец вскочил и по-кошачьи мягко зашагал по пышным дорогим коврам. Его узкая фигура быстро и легко перелетала из утла в угол… — На фронтах дело дрянь; в царском доме Гришка Распутин командует. Того и гляди царя скинут, — жестко звучал его голос в золотой, яркой комнате. Тудыпка поворачивался на этот голос, испуганно слушал крамольные речи. — Народ, сам видишь…

Тудыпка чуть шею не вывернул, не успевал следить за бегающим по комнате, раскрасневшимся Лозовским. Словно на углях сидел Тудыпка. «Вот чешет. Вот что значит книжечки…»

— Только купцы деловой народ…

И вдруг Лозовский застыл перед Тудыпкой. Возле лица приказчика болтались золотые концы тяжелого пояса от халата.

— Есть еще деловые люди… Ты думаешь, кто это? А? — Лозовский положил легкую, в дорогих кольцах руку на плечо Тудыпке. — У нас, например, Лобанов…

Тудыпка засмеялся. Лозовский сердито отдернул руку, отступил на шаг.

— Смеешься? — в голосе Лозовского — злоба. — Чего смеешься? Большевики — деловой народ. И они наделают беды. Помянешь меня, когда всех нас они за горло возьмут… — Вдруг резко спросил Тудыпку: — В Онгоконе будет полиция. Кого арестовать?

— Третьяка и Страшных, — не задумываясь, брякнул Тудыпка.

— Эх, ну и простофиля же ты. Я ж битый час тебе толкую. Зачем я время трачу? — Лозовский зло свел в одну черту черные собольи брови. — К Лобанову и Мельникову надо придраться… вот кто нужен. А ты… с дерьмом занимаешься.

— А коли их там и не было?

— Дурак! Они везде присутствуют. Им осталось только на крыльце твоего дома в Онгоконе перед народом прочесть бунтарские листовки. На всех плесах не они ли рыбакам головы морочат? Я вот в своем кабинете сижу, а ты в Подлеморье. Кто же из нас больше видит и слышит? Не получится из тебя купец…

Тудыпка потупился.

— Хоть бы каплю понял, о чем я толковал тебе.

Приказчик поднялся, надел фуражку.

— Что толку-то, что я понял? Понять-то понял… только боюсь. Ножом грозятся… пулю обещают… Как и быть?.. Хушь убегай, Михайло Леонтич.

Лозовский совсем посуровел.

— Хоть разбогатеть, а труса празднуешь. Думаешь, как оно нам-то достается?! Сию же минуту поезжай обратно. Приласкай того, кто за деньги душу продаст. Заплати из кассы щедро, и пусть он глаз не сводит с Лобанова. Понял?

…Вера напекла на нерпичьем жиру румяных лепешек и позвала Третьяка завтракать.