Я все бежала и бежала, и мне не хватало воздуха, чтобы отдышаться. Светящийся пес был совсем рядом. Его зубы ужасающе клацали в ночной тиши, а когти почти касались моих волос. И вот я упала. Свернулась калачиком и взмолилась о пощаде:
— Не трогай, прошу… Обещаю, что не трону твои фотографии…
— Арриба! — приказал тихий голос над моим ухом.
Мягкие ладони обхватили мои плечи и легонько тряхнули.
— Отпусти! — заорала я.
Все еще пребывая в полусне, я подумала, что Цербер все же настиг меня. Но открыв глаза, увидела перед собою довольно милое лицо пожилой женщины. Со смуглой кожей, темными, собранными в тугой узел волосами и сетью мелких морщинок вокруг карих глаз, она напоминала скорее фею, чем злобного пса.
— Доброе утро, — смущенно поздоровалась я и присела в постели. — Кто вы?
Женщина непонимающе похлопала глазами, а потом улыбнулась и быстро-быстро проговорила что-то на итальянском.
Я мало что поняла из ее словесной тирады, но уловила главное. Во-первых, ее зовут Симона, и, судя по белоснежному фартуку и тряпке в руке, она горничная или кто-то вроде того. Во-вторых, Сандро оказался хитрым малым и нанимал в прислугу только своих соотечественников. Ага, а девушек, значит, брал русских, ни слова не понимающих по-итальянски.
— Вы говорите по-русски? — все же решила уточнить я. Вдруг повезет?..
Симона помотала головой и тотчас вскочила на ноги. Кажется, Сандро предупредил, что она не должна заговаривать с его гостьями. Иначе с чего бы этой милой даме выглядеть такой смущенной?..
— Скузи, — сообщила она и стала как ни в чем не бывало протирать пыль.
Я поднялась, быстренько умылась и отправилась на кухню. Раз уж не удалось поговорить с прислугой, то займусь завтраком. От него будет больше пользы.
Как оказалось, сегодня на виллу прибыла не только Симона, но и другие наемные работники. И все они, к моему великому разочарованию, ни слова не понимали по-русски. Зато работали так энергично, словно за ними присматривал пес из недавнего сна.
На кухне, накрытый салфеткой, меня ждал завтрак: еще теплый кофе с молоком и круассан с ветчиной и сыром. Плохое настроение как рукой сняло. Жаль только, самого Сандро не оказалось рядом, и не удалось поблагодарить его за заботу. Наверняка он закрылся в своем кабинете и, как злобный царь Кощей, перебирает свои сокровища.
Утро выдалось солнечным, и я, подхватив завтрак, вышла на террасу, удобно устроилась в полюбившемся плетеном кресле и стала наблюдать за работой садовников. Они подстригали кусты и переругивались. А, может, и просто разговаривали — непривычно эмоционально и громко. Я не понимала их слов, но других развлечений все равно не предвиделось.
Сандро объявился ближе к обеду. Заплатил работникам за услуги и проводил их. Я немного позавидовала им, глядя, какими радостными покидают они виллу. Сидя в открытом фургоне, девушки и парни что-то весело пели и прищелкивали пальцами в такт мелодии. И только Симона смотрела на меня странно: слишком пристально, словно бы сочувствующе. Помахала мне на прощание рукой и выкрикнула:
— Стар ин гуардия! Си салви!..
Я непроизвольно вздрогнула. Дождалась, пока Сандро приблизится, и, позабыв о роли послушной модели, спросила:
— Ты можешь перевести ее слова? Что она крикнула на прощание?
— Чтобы ты поскорее покинула меня, — невесело улыбнувшись, отозвался Сандро.
И что-то подсказало, что он не соврал. Он смотрел мне в глаза, будто ожидал, что я немедленно кинусь вслед фургону.
— Почему? — вновь спросила я. Не то чтобы из страха, скорее из любопытства.
— Недолюбливают мою камеру, — вздохнул Сандро. — И мои снимки, закрытые в кабинете. Но именно они и сделали меня знаменитым.
— И в чем же твой секрет? — Я прищурилась и по старой привычке потянулась к косе, чтобы потеребить кончик в руках. Но пальцы наткнулись на пустоту.
— У тебя раньше были длинные волосы, — усмехнулся Сандро. — Зачем остригла?
— Чтобы тебе понравиться, — не соврала я. — Так что не так с твоими снимками?
— Пройдемся? — предложил Сандро. Поднял к лицу фотокамеру и сделал новый снимок. — Мне нравится гулять по вечерам, когда длинные тени от деревьев ползут по свежескошенной траве. В воздухе пахнет приближающейся грозой, и птицы замолкают, предчувствуя опасность. Это затишье перед бурей обостряет все чувства, заставляет наслаждаться каждым моментом, как последним.
Он галантно предложил мне руку, и я не сумела отказать. Подхватила его под локоток, и мы неспешно пошли вдоль длинной парковой аллеи.
— Ты не только фотограф, но еще и поэт, — похвалила я Сандро. — Так красиво говоришь. И так тонко чувствуешь…
Сандро снова вздохнул и проговорил так, словно исповедовался:
— Я предчувствую приближение смерти… Это мой дар и мое проклятие. Каждый раз, фотографируя, я проживаю чужую жизнь. И умираю вместе с жертвами. Реже — вместе с ними спасаюсь.
Его речи казались странными, слишком образными и оттого малопонятными. Он говорил загадками: вроде и ответил. А в то же время скрыл от меня главное.