Подкидыш

Впрочем, если бы молодой человек и захотел нарушить слово, данное своему духовнику, в ближайшие несколько суток у него это просто не получилось бы. В момент исповеди он чувствовал себя сравнительно неплохо, а вот на следующий день началось.

Ходить получалось только не очень быстро, и при этом широко расставляя ноги, попытки же перейти на нормальную походку приводили к ноющей боли в паху. Смотреть на смазливых девиц, а такие встречались среди подчиненных Ершова, получалось, только преодолевая отвращение. И воспоминания о незабвенной Стерляди, хоть и оставались светлыми, никаких грешных поползновений уже не вызывали. А ведь предупреждала его преподавательница, чтобы он, дорвавшись, не зарывался! Сам виноват: не послушал умной женщины – вот и ползай теперь на полусогнутых. Хорошо, хоть далеко идти не пришлось – церемония подписания «кондиций» состоялась в зале, где за день до того произошла первая встреча с цесаревной.

Сергей и раньше понимал, почему Центр поручил его сексуальную подготовку столь нестандартной даме, а после ночи с Елизаветой окончательно в этом убедился. Ему сделали прививку от юношеской влюбчивости. И хотя он и тогда отлично знал, что для большинства мужчин идеал женской красоты выглядит совсем не так, но поделать с собой ничего не мог. В восемнадцатом же веке при всем желании не получится найти женщину, хоть отдаленно напоминающую его первую любовь, – в этом он уже не боялся себе признаться. Ведь Елизавета, в сущности, довольно привлекательна даже по меркам двадцать первого века. Чуть полновата, но многим это нравится. Они, эти многие, вовсе не считают, что женщину красит умение легко выжимать полуторапудовую гирю. Да наплевать, в конце-то концов. Центр, хоть и преследуя свои цели, все сделал правильно. Там считали, что ему нельзя влюбляться, пока он не соберет, не настроит и не запустит маяк. И он полностью согласен – да, нельзя! Выполнение задачи, которую он сам себе поставил, потребует напряжения всех сил, и отвлекаться на чувства – это значит предать и самого себя, и память о дяде Виталии.

Так что никакого сладостного нетерпения в ожидании следующей встречи с цесаревной молодой император не испытывал. А она должна была состояться через три дня, и теперь уже в Ново-Преображенском дворце. Сегодняшним же вечером Сергею предстояло познакомиться с теми, ради кого на самом деле эта встреча и затевалась.

Делегация пришла сразу после ужина, Сергей принял ее в малой трапезной. Привел гостей сам Ершов, и он утверждал, что этого не видел никто, кроме двух караульных семеновцев, а это надежные люди. Глава делегации, бабка Настя, была согласна с главным камердинером, а с недавних пор уже мажордомом, мечтающим, и небезосновательно, о должности гофмейстера. Кроме Анастасии Ивановны, к Сергею пришла ее внучка Анюта и четыре девушки, которых она уже успела подобрать для предстоящей службы.

Новицкий поздоровался сначала с бабкой, похвалив ее за оперативность. Потом повернулся к внучке. Да, девица вроде ничего… пожалуй, будет даже чуть попривлекательней Елизаветы. Хотя, может, это ему только кажется в силу причин, над которыми он только что раздумывал. Ладно, сойдет и так, ведь ему с ней не спать, подумал молодой человек, непроизвольно вздрогнул и предложил гостьям садиться.

– Итак, красавицы, – начал он, – я вас пригласил, чтобы предложить службу. Она будет и опасной, и трудной, это могу обещать сразу. Придется рисковать не только жизнью, но и, так сказать, женской честью, причем еще неизвестно, чем чаще. А в благодарность будет все, что я смогу для вас сделать. Подумайте, сейчас это вовсе не так уж много. Еще раз повторяю: подумайте, даю десять минут. Сегодня вы еще можете отказаться, и вам за это ничего не будет, кроме рубля за беспокойство. Но потом – нельзя.

– Государь, да стала бы я их сюда вести, будь они несогласные, – подала голос бабка. – Аль у тебя эти минуты совсем лишние?

– Ладно, тогда представляйтесь, начиная с самой младшей.

Вставшей пигалице было от силы лет четырнадцать.

– Евдокия Носова меня зовут, – смущенно сказала она.

– Племянница Гаврилы Петровича, – уточнила бабка, – того самого, государь. Брата его убило на шведской войне, при Гренгаме, о семье с тех пор Гаврила заботится.

– И что, учил тебя дядя чему-нибудь полезному?

– Учил, государь, – совсем смутилась девчонка.

– Чему выучил? Рассказывай, что умеешь.

Малявка замялась, но бабка вдруг рявкнула, ухитрившись сделать это шепотом:

– Ты чего мне тут мнешься, разэтакая?! Краснеть будешь, когда тебе государь прикажет, и не раньше, а сейчас докладывай коротко и ясно! Не то выгоню к чертям, а уж потом сама перед царем за дурость твою повинюсь, авось помилует старую.

– Умею писать и читать, – закатила глаза к потолку девочка, – могу разглядеть, где человек деньги носит, и украсть так, что он не заметит. Пролезу в любое окно, даже закрытое. Могу подрезать хоть человека, хоть коня, но дядя Гаврила говорит, что это у меня плохо выходит, дальше учиться надо. Пока…

Тут докладчица запнулась, но глянула на бабку и мужественно закончила:

– Пока еще девица.