Герцог не очень четко представлял себе, какие законы управляют поведением учеников и подмастерьев, но ему пришло в голову, что в Бате он встретится с леди Хэриет. Возможно, она не была той невестой, которую он выбрал бы себе сам, но она была его приятельницей в детстве и никогда — в любых детских приключениях — не отказывалась помочь ему, если только это было в ее силах. Ему и в голову не пришло, что Белинде она помочь, возможно, и не захочет. Ему казалось, что, раз его вынудили стать покровителем Белинды и он теперь не мог бросить ее, то его долг — найти для нее (если ничего не выйдет с мистером Мадгли) надежную защиту. Он не мог подумать ни о ком, более подходящем на эту роль, чем Хэриет, и начал понимать, что повел себя простофилей, не направившись с Белиндой в Бат с самого начала.
Том прервал эти размышления, ибо потребовал сказать ему, не помешает ли планируемое посещение Бата поездке в Лондон. Если это именно так, то ему кажется, что для него будет разумнее отделиться от них и самому добираться в Лондон или какой-нибудь другой морской порт. Так как было совершенно очевидно, что малейший намек о возвращении к его родителю подтолкнет Тома к немедленному бегству, герцог удержался и не сказал ему об этом, но, напротив, заверил его, что, хотя ему придется написать мистеру Мэмблу из Бата, он попросит у него разрешения наслаждаться обществом его сына во время путешествия в столицу. Казалось, Том был не в восторге от этого решения, но в конце концов согласился. Белинда снова заговорила о своем страхе перед миссис Филлинг, а герцог спрашивал себя, сможет ли Хэриет справиться с этой внушающей благоговейный ужас ламой. Он чуть было не сказал, что собирается нанять почтовую карету, чтобы утром все они смогли выехать в Чейни, как вдруг ему пришло в голову, что его появление в любом из своих домов в сопровождении Белинды может дать повод к разговорам более скандальным, чем те, с которыми он в силах справиться. Он решил поискать в Бате по возможности более уединенный постоялый двор и, не теряя времени, нанести визит Хэриет, которая жила на Лора-Плейс.
Пока герцог и его юные друзья поглощали свой обед, мистер Ливерседж и мистер Шифнел совещались. План Шифнела, по которому Ливерседж должен снять комнату в трактире «Солнце» и в глухую полночь придушить герцога в постели, был отвергнут его партнером, который захотел узнать, что хорошего можно будет из этого извлечь. Он сказал, что если Нэт присутствует здесь, чтобы оказывать ему помощь, едва ли можно ожидать что им удастся вынести тайком из трактира безжизненное тело постояльца. Слегка обескураженный мистер Шифнел все еще старался изобрести более подходящий план, когда герцог и его друзья вышли из трактира и направились в сторону ярмарки. Защищенные навесом тележки, сообщники наблюдали, как они удаляются, и едва могли поверить в свою удачу.
— Сэм, — воскликнул Шифнел. — Если мы не сможем сцапать этого герцога, пока все смотрят фейерверк, тогда мы не заслуживаем тридцати тысяч фунтов.
На ярмарке, когда герцог добрался туда, собралось еще больше народу, чем днем. Казалось, туда хлынули хозяева всех заведений Хитчина, и хотя соревнования уже кончились, павильоны и балаганы были заполнены зеваками, которые глазели на различных уродов или принимали участие в схватках по борьбе, боксу или фехтованию на палках. Большая сумма была обещана всякому, кто уложит профессионального борца со сломанным носом и расплющенным ухом, напоминавшим цветную капусту, и герцогу с большим трудом удалось убедить Тома не бросать шляпу в круг. Вместо этого он увел их смотреть волнующую драму под названием «Монах и убийца, или Призрак скелета!», которая позволила и Тому, и Белинде дрожать от ужаса и наслаждения. С момента первого появления таинственного монаха во второй сцене (скалы Калабрии) Белинда вынуждена была прильнуть к герцогу и оставалась в этом положении до Великой битвы со щитом и боевым топориком в шестой сцене. Когда герцог с сомнением поинтересовался, нравится ли ей представление, она энергично закивала головой и испустила блаженный вздох.
Когда же эта волнующая драма подошла к концу и последние лучи дня уже угасли, площадь, где расположилась ярмарка, осветилась факелами и ракетами. Толпа держала путь к открытому полю, где должен был быть произведен фейерверк. Герцог с Белиндой, висящей на его руке, присоединился к общему потоку, и ему даже удалось найти для нее и для Тома хорошие места на одной из платформ, что ярусами были установлены вокруг поля. Сам же он уступил место полной задыхавшейся даме, которая благодарно опустилась рядом с Белиндой. Теперь, когда с одной стороны его подопечной возвышался такой бастион, а с другой сидел Том, герцог подумал, что он вполне может ослабить на время свою бдительность и выйти из толпы. Он пробирался между платформами на край поля, праздно наблюдая за попытками решительно настроенных горожан занять лучшие места, когда чуть позади него почтительный голос мягко, но настойчиво сказал:
— Милорд герцог!