Но способ, как это осуществить, не являлся его мысленному взору, и он потратил немало времени, проклиная себя за то, что пошел на ярмарку безоружным. Его единственным оружием была темная трость из ротанга, которая была сейчас прислонена к сломанному стулу, и на ней висела его касторовая шляпа с загнутыми полями, но прогулочная трость не могла противостоять пистолету. Вероятность того, что ему удастся перехитрить этого разбойника была мала: он явно не переоценивал возможности герцога, но не был похож на человека, которого легко можно застигнуть врасплох. Кроме того, герцог все еще чувствовал себя совершенно разбитым и сомневался, хватит ли у него физической силы, чтобы оглушить разбойника. Он подумал, что самой настоятельной задачей сейчас было собраться с силами, и закрыл глаза, стараясь уснуть, и вскоре в самом деле заснул.
Его разбудил звук шагов, но они не приблизились к двери. Тяжелая поступь миновала ее; он услышал, как поднимают скрипучий засов, а потом послышался звук, как будто деревянный сундук тащили по каменному полу. Вниз по ступеням спустились другие шаги, шаркающие. Герцог услышал гул голосов и тщетно напрягал слух, чтобы разобрать слова. Это ему не удалось, но, когда шаги снова прошли мимо его двери, грубый голос сказал:
— Смотри, как ты несешь, растяпа!
Герцог наморщил лоб, потому что голос оказался знакомым. Долгое время он не мог определить, кому он принадлежал, но сосредоточенно припоминая тех людей, которые встречались ему за последнюю неделю, он, наконец, сделал правильный вывод. Этот голос принадлежал мистеру Миммзу; и если это было так, то было более чем вероятно, что его тюрьма находилась под «Синицей в руках». И если это опять-таки было так, тогда не оставалось никаких сомнений, что мистер Ливерседж участвовал в похищении.
Это показалось странным герцогу, и на мгновение он задумался о том, не был ли он похищен ради мести. Потом он подумал, что подобное предприятие было слишком безрассудным даже для мистера Ливерседжа, и предположил, что каким-то образом этот хитрый джентльмен установил личность своего посетителя. Почему мистер Ливерседж оставался на заднем плане, он не мог понять, — если только допустить, что его к этому вынуждала чувствительность, которая была настолько ранимой, что не позволяла ему открыто признать себя похитителем. Герцог решил, что подобные вопросы не требовали немедленного разрешения, и обратил свои мысли к более насущным вещам. Если он будет пытаться вырваться из этой камеры, и если она в самом деле находится в «Синице в руках», — самое лучшее время для такой попытки, несомненно, вечер, когда бар полон народу, а мистер Миммз и его помощники заняты приготовлениями напитков. По всей вероятности, в баре будет стоять шум от веселых голосов, что тоже было бы кстати. Герцог снова вернулся к своему единственному плану и подумал, что попробовать стоит. Раз его захватчики хотели только денег, вряд ли они станут убивать его; и если он потерпит неудачу, ему не будет хуже, чем сейчас.
Никакой самый скучный день с наставником не казался герцогу таким длинным, как этот. Было темно, хоть глаз выколи, и ни один звук не достигал его темницы. Он подумал, что если ему не удастся сбежать, то не пройдет много времени, как он согласится заплатить любой выкуп. Когда он услышал быстрые шаги мистера Шифнела, приближающиеся по лестнице, он почти потерял надежду на то, что ему принесут обещанный ужин. Он знал, что должен поддерживать себя едой, как бы мало ни нравился ему вкус, потому что когда он попробовал встать и сделать несколько осторожных шагов в темноте, то почувствовал отвратительное головокружение и слабость в коленях. Его головная боль, однако, значительно уменьшилась. Он подумал, что будет лучше, если мистер Шифнел сочтет его по-прежнему страдающим от боли, так что он лег, закрыл глаза и артистично застонал, когда дверь отворилась.
Мистер Шифнел принес ему тарелку холодной говядины, ломоть хлеба и кружку портера. Он поставил все это на пол и спросил, как он себя чувствует.
— У меня болит голова, — капризно пожаловался герцог.
— Ну, у тебя есть для нее отличная шляпа, — сказал насмешливо мистер Шифнел. — Что тебе нужно, так это славная постель, к которой ты привык, и глоток свежего воздуха. Ты мог бы иметь это, если бы не был таким тупоголовым.
— Но как же я могу заплатить тридцать тысяч фунтов, находясь здесь?