Подкидыш

— Оно, вишь, еще прапрадед… Высватали для него девку. Впервой встретились уж под венцом. Повернулся ее поцеловать, она в обморок упала. Но поздно… Их уж обвенчали. Согласье дала. Домой привезли, к себе в избу. Она в себя пришла. Как увидела прапрадеда, узнала, что он теперь ее муж, в сарай побежала — давиться. И все плакала, сетовала, за что, мол, батюшка с матушкой так осерчали, что за самого черта обвенчали. Ну, удушиться, так родители подумали она всегда успеет. А ночью бабой стала. Не лягалась. Темно было. С той поры мужика лишь по потемкам к ней запускали. Троих она на свет произвела. А на пятом году померла в бане. Прапрадед забылся и зашел среди дня, вздумал с ней попариться. Вместе. Верно решил, что за эти годы привыкла баба к нему. А она глянула и померла… Так же и прабабка. Та еще хлеще — на третьем году в прорубь сиганула, узнала, что прадед полюбовницу имел. Ну, деду проще было. Такую же, как сам, взял. Та моего отца народила. А через два года Богу душу отдала. Сорвалась на хозяйстве. Отец силой взял. Раскулачивали семью. А он — в колхозных активистах. Девку хотели в Сибирь загнать вместе с родителями. Так бы оно и было. Но взыграло не вовремя. А может, решил, зачем добру пропадать зазря? Схватил ее за сиськи! А они тугие, как антоновки. Ну и поволок ее на сеновал. Она ему всю наличность изодрала. Он с ней все тряпки сорвал. Скрутил в коромысло и обабил в два счета. Она — в вой! Мол, лучше б расстреляли! Отцу досадно стало. Он ее еще раз оттянул. Она его кляла на все лады. Он ей, как кулацкому отродью, врезал в ухо. Враз замолкла, зауважала. И прикусила язык. Отец ее без венчаниев за шиворот в дом затолкал. Велел по хозяйству управляться. Сказал, коль на дыбы встанет, загонит на самую Колыму под бок к родителям. Она испугалась. Осталась в избе. Да и куда было деваться? Забыла про все. Но… Не зажилась. Произвела меня на свет. А через два года получила письмо от младшей сестры из Сибири, где та отписала, как померли родители. Мать не вынесла. Сердце сдало. Померла. А я по себе найти не могу. Баб, девок — полно. Но оступиться неохота было. Они только до свадьбы — невесты. Потом хуже черта! Не хочу срамиться. Как гляну на них — все одной сучки дочки…

— Это верно! Но, мужики! Кто в жизни без них обошелся? В женах иль в блядях, все равно бабы… И нам без них — никуда! — вступился Николай.

— Ты это в какую степь повернул? Иль уж простил свою? — прищурился Макарыч.

— В жизни не знаешь, кто перед кем больше

виноват? А и кроме семьи, куда подамся? К сестре в деревню? Чем она лучше Арпик? К старикам? Попреками изведут. Нет у меня другой дороги!

— Это почему? Давай ко мне в деревню.

— А хочешь — со мной!

— У вас чем лучше? Та же беда! Сами не знаете, к чему вернетесь и ждут ли вас? Плохо ль, иль хорошо, к семье поеду! — решился Николай.

Вышел на свободу в конце весны. И снова, как в первый раз, решил не предупреждать жену о своем возвращенье.

Был вечер, когда Николай вышел из автобуса на своей остановке. Возле дома играли дети.

— Может, и мой Павлик среди них? — вгляделся в лица ребятишек. Но не узнал. Позвонил в двери. Услышал мальчишечий голос:

— Кто там?

— Это я, Павлик! Твой отец!

Дверь мигом открылась. И Николай не успел опомниться, как мальчишка повис на шее:

— Ты пришел! Папка! Прости меня…

— Где мать? — спросил Павлушку, едва тот отпустил шею.

— Она на работе, — ответил уверенно.

— Какая работа? Посмотри, который час!

— Я знаю! Мама на полторы ставки работает.

— Это где? — исказила лицо кривая, недоверчивая усмешка.

— Она сейчас в больнице. В девять будет дома.

Николай огляделся, увидел девчушку, выглянувшую из спальни. Она смотрела на Николая удивленными, любопытными глазами.

— Выходит, ты за хозяина? — спросил сына.

— Не совсем. Я больше за няньку. Вот Наташку отведу во двор погулять на час, потом уроки сделаю и спать. А мамка поесть приготовит, постирает. Она везде успевает.

— Бабушка из Сероглазки приезжает к вам?

— Мы туда ездили зимой. Там две бабушки. Все старые совсем. И болеют. Наверно, потому, что мамка — врач. Не то кто б их лечил? И все жалуются. Денег просят. Обе тебя ругают. Говорят, что без головы жил! А мама плачет…

— Без головы? Они без сердца жили. Почему о том промолчали? Почему вас на лето к себе не забирают?

— Мамка нас не отпустит от себя. У нас бабки плохие.

— Как? Почему? — изумился Николай.

— А разве она не писала, что меня бабка положила в больницу на похудение. Толстяком посчитала. Меня там голодом морили. Мамка тогда в командировке по районам была. Приехала, а меня нет. Бабка отдохнуть решила. Мама ее даже избить хотела. С тех пор — ненавидит. А другая бабка пирожки испекла. Мы с Наташкой чуть не умерли. Две недели не вставали. А бабка говорила, мол, все соседи ели и она! Никто не болел! И вы не пирожками, чем-то другим отравились. Но мы в тот день ничего больше не ели… И я больше к бабкам не поеду! Пусть сами помирают. Чем скорей, тем лучше.

— Пашка! Откуда в тебе столько зла?