Подкидыш

— Моя старшая сестра уже давно уехала из России! Вместе с детьми и с мужем! Живет в Штатах! Как человек! Пока ты по зонам скитался, люди жизни наладили. Не теряли время. А ты то в зоне, то на трассах! Вечный бродяга!

— Успокойся! Хватит упрекать отца! Он не виноват ни в чем. Разве в том, что родился в России? Так и ты тоже корнями отсюда, — прервал мать Павел.

— Я понимаю, объявился некстати. Не брали меня в расчет. Не планировали. Но не беспокойтесь. Я вам руки не свяжу. И не помешаю. Не стану удерживать, проситься с вами, — застрял комок в горле.

— Пойми нас верно. Я не знаю, когда получим разрешение на выезд. Мы ждем каждый день. Заявления подали месяц назад. Не хотел тебя сразу огорошить. Мы и впрямь не ждали твоего возвращения. А с собою в любом случае не сможем взять по одной простой причине. За рубеж, в любое государство, никогда не берут бывших зэков. Они не смотрят, за что судимым был. У них свои правила отбора и неукоснительные требования — судимых не брать! Так что, не обессудь. Если нас возьмут, то без тебя! — отвернулся Павел, вытерев вспотевший лоб. Он хотел отложить этот разговор на потом, ну хотя бы на неделю позже. Но… Так уж получилось, что тема разговора не просто задела, а вывернула больное.

И то, что держали за зубами, все же выскочило на язык. И всем теперь стало неловко за правду, какую не стоило скрывать, а и сказать ее было больно.

«Не нужен… Мертвым лучше не воскресать», — запели петухи Варвары в памяти. Там никто не осудил и не оттолкнул за судимости. Там не интересовались анкетными данными, присматриваясь, годен он для семьи или нет? Там его любили.

Зачем я стремился и спешил сюда? К кому? Меня не ждали, никто не звал», — думал человек, глядя в родные, отчужденные лица. Какая большая пропасть пролегла меж ними! Через нее не перешагнуть, не перепрыгнуть, не подать руки друг

другу. Сквозящий холод из душ, слов…

«Они отвергли меня еще живого. Считали мертвым и радовались, что не помешал. Не стал пятном в биографии. А вот теперь не знают, что со мною делать? Вернее, как отделаться? И, наверное, клянут судьбу, не сумевшую забыть меня на погосте? Но, раз выжил, значит, кому-то нужен?» — увидел, как наяву, лицо Варвары: «Миколай! Коль студено станет, воротись к нам! Или пропиши, как у тебя судьба наладится? Мы ждать станем!» — уронила слезу, не стыдясь, не пряча.

«За что она признала? За что полюбила меня? Ведь знала недолго. Да и я о ней не страдал, не

заботился. А ведь вон, как заноза, засела в памяти. И не отделаться от нее! С этими — кровно связан. Но родными не стали. А она совсем чужая! Эх, Варюшка — теплая варежка, как мне тебя не хватает, далекое солнышко, ну, скажи, зачем я, дурак, от тебя уехал?» — думал человек, пожалев впервые, что не остался с той женщиной, чужой, но самой близкой на всем свете.

— Я думал, к чему ты так долго о политике говорил? Иль показать хотел, что поумнел? Оказалось, это было лишь предисловие к основному разговору. Ну, что умолкли? Больше не о чем говорить? Все сказали? — усмехнулся Николай, оглядев жену, сына.

— Нет. Нам надо закончить разговор. Ты думаешь, услышал все? А это лишь начало! — подала голос Арпик.

И Николай невольно содрогнулся, сжался внутренне: «Что может быть хуже? Но, раз не решились сказать враз, значит, что-то паскудное затеяли. Не мялись бы вот так, переглядываясь, кому меня добивать?»

— Понимаешь, если мы получим разрешение на выезд, нам нужно будет утрясти квартирный вопрос…

— Что ты имеешь в виду? — перебил Николай Арпик, непонимающе глянув на сына.

— Ну что тут непонятного? Мы решили продать квартиры. Все. И на эти деньги жить первое время. Уже имеются желающие купить их у нас. И эту — тоже, — замялся Павел, не решаясь продолжить.

— Понятно! Вы хотите, дал согласие?

— Ну что ты? Мы тебя уже выписали, как покойного! — встряла Арпик.

— Тогда чего хотите?

— А ты не станешь настаивать на своей прописке сюда? — выпалила Наташка.

— Вы меня давно выкинули из сердец! И то я выжил! Что квартира? Потерянои впрямь всюду приживетесь! С чего я взял, что заболит ваше сердце по своей земле? Вам это не грозит! Никому! А и я — не пропаду! В чужом углу тепла не сыщешь. Так и у вас! Не бойтесь, не помешаю, не свяжу руки, не запрошусь к вам! Это все равно, что попроситься в склеп на подселение, я еще жить буду. Сам, как смогу…

— Да ты не обижайся, отец! Конечно, мы не оставим тебя без угла. Купим однокомнатную, где сможешь жить по-человечески. Писать будем. Может, когда смягчатся требования к эмигрантам, вытащим и тебя к себе! Мы не вычеркиваем тебя из памяти. Зря обижаешься! — пытался смягчить ситуацию Павел.

— Сынок! Меня не надо утешать! Я — не сопливый пацан и в сказки давно не верю. К счастью, подаяний тоже не просил. И от вас — ничего уже

не

хочу, — пошел в прихожую.

— Постой, отец! Это уж слишком! — схватил

за

руку сын. Удержал. Вернул на кухню. — Я не отпущу тебя! Поживи с нами! Еще неизвестно ничего! Могут отказать всем нам, а могут взять, но тоже не всех. И ты не будешь одинок!

— Эх, Пашка! Да вы все давно со мной