Подход Кристаповича

"...хочу тебе сказать: я не сетую, что у нас все так получилось. То, что ты выбрала Валентина, оправдано не только любовью - не подумай дурного, я в вашу любовь вполне верю - но и всей лопатой жизни. Слишком долго я был в Детройте... Пишу не для того, чтобы сказать, что я на вас не обижен, я это уже говорил, да и доказал, по-моему. Теперь же хочу подвести некоторые итоги. Почему-то мне кажется, что мне следует это сделать, не откладывая. И сердце в последнее время дает себя знать не по возрасту, ты же знаешь, как меня откачивали в августе, и вообще... Короче, пишу, чтобы предупредить: у меня есть сведения, что у Валентина в ближайшее время будут большие неприятности. Он окружил себя чуждыми людьми, неразборчив в дружбе, одни его белые знакомые чем стоят. Да и в целом - среди военных оказалось много замаскировавшихся врагов. Боюсь, что вас ждут несчастья. Сегодня я постараюсь разыскать его, встретиться, кое-что объяснить. Возможно, что он заночует у меня на даче, так что не волнуйся. К утру все будет ясно. Прощай. Я люблю тебя, как и всегда любил. И по-прежнему уверен, что со мной ты была бы счастливей".

Больше в письме не было ничего - даже подписи. Мишка закрыл глаза и стал заканчивать - переводить в точные слова те мысли, которые пришли после трех чтений письма. Он даже не столько думал, сколько вспоминал одно место из "Графа Монте-Кристо" - собственно, теперь он уже был уверен, что вся тайна этого дела в двух книгах - в "Графе Монте-Кристо" и в той, что он нашел в снегу. Ее содержание теперь он уже тоже представлял себе более или менее ясно, но все же это была только догадка, а Мишке необходима была уверенность и, следовательно, помощь матери... Мишка думал, лежал с закрытыми глазами и постепенно заснул.

А когда проснулся, то увидел, что и мать уже не спит, а искоса, от подушки, смотрит на него.

- Ну, рассказывай о лыжах, - сказала мать. Мишка вытащил из-под подушки и молча протянул ей книгу. Мать перевернулась, села, привычно подпихнув под спину лежавшую на табуретке рядом с кроватью кофту, взглянула на обложку, быстро перелистала книгу и только после этого спросила:

- Где взял?

- Нашел, - Мишка ответил, глядя на мать прямо и серьезно, и она не стала сомневаться, что он действительно нашел английский детектив на улице подмосковной деревни. Несмотря на свою невнимательность, она прекрасно разбиралась, когда Мишка врет, а когда нет. Так же коротко она спросила:

- Где?

- Возле дачи, в снегу.

Мать дернулась, книга задрожала в ее руках, и Мишка испугался, но сообразил, что надо сказать:

- Никто не видел, ни один человек. Кроме Кольки. Он не скажет, не бойся. Я все понимаю, я же все понимаю, мам... А откуда ты уже знаешь про дачу?

- Федор Степаныч сказал, - тут Мишка опять испугался, но мать уже почти успокоилась или взяла себя в руки, а Мишка понял, что мильтон слово сдержал - не произнесенное вслух свое обещание - и не сказал об их встрече даже матери. - Я встретила его на дороге, он сказал, что... дача освободилась, так он сказал... Ну, и что ты от меня хочешь?

- Я хочу, чтобы ты мне прочитала ее. Вслух.

- Немедленно? - мать пощекотала своей ногой Мишкину голую ступню под одеялом, Мишка визгнул, дернулся, одеяло поехало на пол. Мать встала, оделась, принялась готовить щи на обед. Она чистила картошку, ходила в сени за капустой из бочки и салом, Мишка принес воду - а книжка лежала на столе, и ее яркая обложка странно выглядела в утреннем свете, идущем через сильно замерзшее окно ровным потоком. Наконец мать сунула чугунок в растопленную Мишкой печь, снова скинула валенки и полезла под одеяло, захватив книгу. Мишка немедленно влез следом. Под одеялом было люто холодно сначала, но вдвоем они быстро нагрели это малое ледяное пространство.

Читала мать ровно, без выражения и почти без пауз - только иногда произносила слова сначала тихонько по-английски, а потом по-русски - в голос.

Когда жестяная кукушка высунулась из ходиков и, истерически закидываясь, проскрипела пять раз, мать начала читать последнюю страницу: