Дубовый засов был сдвинут, дубовая же дверь в моторную избу приоткрыта. Ерофеич изогнулся и хорьком юркнул в открывшуюся щель. Нашарил на стене выключатель. В самом дальнем конце моторной избы дверь, которая вела в пришахтные службы, была нараспашку. Ерофеич прислушался. У входа в шахту что-то тихо пыхтело, как тесто в квашне.
— Лёвыч! Ты за каким чёртом полез в шахту?
Шмонс лежал на спине. Закатил глаза и уставился в тёмный потолок одними белками глаз. Толстые губы его двигались, издавая чуть слышное пуф! пуф! пуф!
— Ты что, гроши свои перепрятывал, жмотяра? Да никто на них не позарится!… Фёкла, мать твою, где ты там! Помоги мне затащить этого борова в избу.
ГЛАВА 13.0 ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
На этот раз в заброшенной шахте Шмонса встретил не инопланетянин на космической станции, а целый полицментовский генерал с такой широкой фуражкой-аэродромом на голове, что и в дождь без зонтика ходить можно.
— Конвой свободен! — распорядился высший чин.
Два чернокожих полицмента отомкнула наручники на Шмонсе, грубо подтолкнули задержанного к столу, прищёлкнули каблуками и вышли.
— Нарушаете, гражданин! — услышал задержанный укор в свой адрес.
За столом сидел настоящий генерал-служака без пяти минут на персональной пенсии. С седыми, словно пыльными, слипшимися волосами и такими же усами, только ещё и прокуренными. Все лицо какого-то землистого нездорового цвета было прорезано морщинами и морщинками, глубоко очерченными въевшейся смолой из табачного дыма.
— Садитесь, поднадзорный!
Глаза генерала, с подёрнутыми красными прожилками желтоватыми белками, были белесовато-голубые, как застиранная простыня. Они глубоко запали в коричневатые веки. «Тени» вокруг глаз и словно подзагоревшие на солнце виски жалостливо старались напоминать хозяину о запущенном циррозе печени, когда тот смотрелся в зеркало во время бритья. Но, как видно, напрасно.
— Вам не предлагаю, — налил себе генерал полстакана водки, выпил и занюхал рукавом кителя. — Присаживайтесь.
Если мундир на генерале смотрелся достаточно прилично, то сам главенствующий чин охраны правопорядка словно сошёл с плаката санпросвета под надписью: «Жалок и непригляден облик человека в плену у вредных привычек».
Вторые полстакана генерал занюхал папиросой «Казбек» из широко раскрытой коробки. В каком это древнем фильме Шмонс мог видеть такие папиросы с изображением кавказца в бурке, скачущего на фоне горных пиков? Генерал прикурил, затянулся до самых глубоких альвеол. Закашлялся как-то нездорово, с надтреснутой хрипотцой и смачно отхаркнул зелёную мокроту на пол.
— Догадываетесь, почему вас доставили в управление, а не в участок?
— Баал, тебе не надоело меня разыгрывать?
— Розыгрыш — это моё призвание, Леон.
— Кто ты теперь, властитель тьмы Велиар?
— Разве по моим погонам не видно?
— Не разбираюсь в петлицах и эмблемах служак карательных органов.
— Министр внутренних дел, главком конвойных войск и главный надзиратель системы исполнения наказаний.
— То есть, грешники это зэки, а ад — тюрьма особого режима для осуждённых на пожизненное заключение?
— На вековечное, если точнее. В моём ведении также все пенитенциарные органы на Земле, служба охраны общественного порядка, органы правосудия, разведки и контрразведки, а также мне поднадзорны все средства массовой информации.
— Даже журналисты — твоя клиентура?
Генерал раскрыл шире запавшие веки и устало глянул на подследственного.
— Плюс адвокаты и политики.
Шмонс смахнул пот со лба и облизал пересохшие губы.
— Водички можно?
— У нас не принято поить нарушителей закона.
— Ах да! — усмехнулся Шмонс. — В адском пекле грешник должен терзаться и сходить с ума от вечной жажды… Только причём тут я? У тебя ничего компрометирующего на меня нет.
— На вас-то, гражданин хороший, полным-полно компромата. Вот закрытые за давностью лет уголовные дела-висяки. Потянут на десятки кило веса и на целую вечность заключения в адских лагерях. Причем всё это не копии, а оригиналы.
Шмонс подался вперёд, чтобы лучше разглядеть документы, но генерал жёстко отстранил его:
— У нас нарушителей закона не знакомятся с обвинительным заключением… Вот фото Льва Борисовича Шмонса, он же Хайме Гусман, он Жайме Гушманду, он же Хаим Думски, он Хоам Докшицер, он же Шмуля-шпильман и Шманец-кидала.
— Приятно узнать о себе что-то новенькое. Почему же я об этом не догадывался?
— Ты не носитель, а передатчик зла. Сам не ведал, что творишь. Твоя душа — служебный автомат, который не может знать, какую программу в него закладывают.
— То есть я киборг?
— Просто шизик-разносчик инфекции зла, если тебе так понятней. В тебе живёт много расщеплённых личностей. Каждая из них ничего не знает о другой.
— И что же я разносил?
— Через тебя проходили миллиарды чёрного нала от закрытых финансовых схем. Ты наследил на всех континентах и стал невъездным для большинства развитых стран.
— Я дальше Хургады и Анталии не бывал.
— Леон Шмонс не бывал…Зато изрядно наследили по всему миру другие части твоего расщеплённого сознания.