Подкаменная Тунгуска

Ерофеич в ответ только поморщился, как от резкого порыва ветра, хотя неподвижный воздух по-прежнему только лишь тонко позванивал от мороза, но уже не обжигал лица ветерком, как ранним утром.

— Зря радуешься, мужик. Схватят тебя рано или поздно, как только новорусская власть в Сибирь вернётся, — заключил седок, застёгивая ширинку. — Маосталинисты любого чёрта из-под земли достанут, даже на Етагыре.

— Деды говаривали, сюды в эти гиблые места даже коммуняки за советским часом не совались.

— А вот маосталинисты докопаются.

— Тады и тебя споймают.

— И меня, не сомневайся, если вовремя через горы в Китай не перемахнём. Все грехи нам с тобой припомнят, — кивнул седок. — С ними не договоришься, они мзды не берут, за деньгами не гоняются — идейные и партейные. Получим мы с тобой по самое никуда.

— Неужто пожизненное дадут?

— Не смеши! У них нет пожизненного заключения — смертная казнь за хищение ста тысяч юаней валютой или двухсот тысяч русорубликов по курсу из государственного кармана и всего пятнашку за убийство. Это ж тебе не добренькие либеральные ребята-демократы, которые после разгрома СССР ещё двести лет славно правили матушкой-Россией от эпохи добренького царя Ельцина, царствие ему небесное и вечная благодарность за нашу и вашу свободу! Маосталинисты любого за украденную казённую полушку на цугундер потянут.

— Ты не подморозился ли в дороге? А то болтаешь несуразно, как больной в горячке с гангреной. Быть такого не может, чтобы миллиардеров тронули.

— Наоборот, упарился тебе, тупому мужику, простые истины втолковывать. На миллиардеров из России они как раз-то и охотятся по всему миру. До копейки обдерут каждого.

В просторной собольей шубе гостю и на самом деле было теплым-теплохонько, как тому таёжному тунгусу в малице, с которой тебе никакой дом в тайге не нужен. Можно даже спать на морозе. Главное, ноги под себя подобрать, а руки в варежках под мышки засунуть да шапку на нос натянуть.

— Ладно, мужик, не пугайся до усёру. Мы с тобой ещё до прихода этих нелюдей за Хинганский хребет свалим и поживём в загранке по-человечески до глубокой старости.

Ерофеич молчал и пристально всматривался в глаза важного столичного гостя. Опытному таёжному охотнику знакомо, как высокомерно смотрит матёрый волк на обложивших его псов-волкодавов. Но в полном наглого презрения взгляде нет-нет да и проблеснёт предательская искорка страха. Загнанный зверь нутром чует, что не собаки его порвут на клочки, как обычно сами волки режут свою добычу. Судьбу его в конце концов порешит кусок свинца, выпущенный из ружья охотника, таинственного для любого волка двуногим существа, замыслы которого останутся тайной даже для самого искушенного в разбое лесного хищника.

Эту искорку затаённого страха Ерофеич приметил в глазах богатого гостя в соболях ещё при первой встрече в тайге на кордоне лесника, где на опушке сел вертолёт с беглецом. Ерофеич тогда не без опаски решился взять городского воротилу к себе на постой. С первого взгляда столичный бобёр показался крутым на расправу. Но как только раскрыл рот и стал умничать, у Ерофеича отлегло от сердца. Этот красавец-мужчина богатырского роста и важной стати блеял картавым тенорком, как капризный ребёнок. К тому же загнанный волк на первых порах может быть покладистым и уживчивым с человеком, который предлагает ему спасение от преследователей. Даже руку твою лизнёт. Пока зверь в опасности, он на человека, предлагающему ему укрытие и помощь, не бросится. А там видно будет.

— Ну, поехали, мужик! Хватит болтать.

1.2

В ширину таёжное озеро было километров двадцать. Ближе к берегу поднялся пронизывающий ветерок. Совсем небольшой, но при высокой влажности на сорокагрудусном морозе он пробирал до костей даже в шубе Пришлось сделать ещё один бездымный «перекур», чтобы разогнать кровь в подмерзших ногах.

— Да кто нас тут достанет на Етагыре? — обнадёжил скорей всего сам себя Ерофеич. — Не боись, паря. Выживем, даже если новорусские нелюди придут. Наши предки коммуняк пережили, а мы маосталинистов переживём.

— Всё равно до тепла сидеть будем тихо, никуда не высовываться, — седок лениво выплёвывал слова, словно катал во рту жевательную резинку. — Обо мне никто не должен знать. Если кто из чужаков на нас наткнётся, то свидетелей не оставлять. Понял?

Ерофеич пожал плечами.

— Не тупой, паря, всё понял. И откуда на Етагыре свидетели? Тут сховались только те, кто никому никогда ничего не расскажет.

— А без иносказаний если?

— Покойники тут одни обитают, ну, духи помёрлых людей то ись. За главаря у них — рогатый Етагыр с хвостом и копытами. А так ни одной живой души за триста вёрст не сыщешь, а может, и все пятьсот. Только староверы под боком, но они молчуны ещё! Из них слова клещами не вытянешь. Тут древнее капище тунгусских шаманов да ихнее кладбище. Только прикапывают они тута не покойников, а ихние амулеты, из кости али камня выточенные.