— И что бы это ей дало? Ты думаешь, Корокута, что если болезненная девчонка получит лучшее образование, то с ним найдёт и лучшую высокооплачиваемую работу?
— А как же, досточтимый? Разве образованные люди не в цене?
— Смотря какие. Да, их пока маловато, но работа для образованного человека не просто так оплачивается хорошо. Это — плата за ответственность. А кто на ответственную работу возьмёт вечно больного работничка? Тем более — женщину. Мало того, что сама то и дело будет болеть в самый неподходящий момент, так ещё же и дети будут болеть, и она будет сидеть дома с ними. А кто работать за неё будет? Так на малоответственную работу временную подмену найти можно, а на серьёзную — гораздо труднее. И кому нужен на ней такой работничек, которого то и дело подменять приходится хоть кем-нибудь? Я своему управляющему на мануфактуре такую свинью уж точно не подложу. Скажет он мне, что не нужен ему болезненный работник на ответственной работе, и я его пойму.
— А если закон такой издать, чтобы брали и болезненных?
— Да кто же его такой примет, Корокута? Даже если случится такое чудо, что его будут обсуждать на совете у генерал-гауляйтера Атлантиды, так я же первым против него и выступлю. И объяснять буду так, как сейчас тебе это объясняю. И даже если вдруг ещё и второе небывалое чудо случится — допустим, не убедил я генерал-гауляйтера, и он пошёл на поводу у ваших прошений о таком законе, так нужно ведь ещё и третье чудо — чтобы я не убедил и Тарквиниев, перед которыми буду это безобразие опротестовывать. Корокута, ты веришь в три чуда сразу? Но, допустим, эти три чуда подряд вдруг случились, и мне от этого никуда не деться. Ну тогда у меня просто не окажется ответственных вакансий для таких работничков. А кто мне запретит сократить пустую вакансию, на которую всё равно нет такого человека, который бы меня устроил? А появится — восстановлю. А проблемных — рабочими только вспомогательными на малоответственную и малооплачиваемую работу возьму, поскольку на лучшую работу у меня для таких вакансий нет. Разбирать всерьёз до кучи ещё и четвёртое чудо подряд будем?
— А какое тут ещё может быть чудо, досточтимый? — она заметно скисла.
— Видишь, ты даже и придумать его уже затрудняешься. Но ничего, допустим, у тебя нашёлся сообразительный советчик, который додумался до закона об обязательной квоте таких проблемных работников. Вот хочешь, не хочешь, а изволь таких держать во всех видах деятельности. И допустим, их запрещено даже сокращать при очень плохом экономическом положении предприятия. Я с трудом представляю себе, кто допустил бы у нас подобный идиотизм, но раз уж мы фантазируем, то фантазируем. И как ты думаешь, это сильно поможет таким работничкам? Долго ли они такие у меня проработают?
— Ты и в этом случае как-то извернёшься?
— Естественно. В нашем деле иначе нельзя. Болячка болячке рознь. Есть такие, с которыми человек работать может, и вот такими я и заполню эту болезненную квоту. Если не успею, то всех проблемных на подряд посажу — отдельное предприятие, которое будет обслуживать основное на правах подрядчика. Я их не увольняю ни по болезненности, ни по сокращению штатов, я их просто перевожу с одного своего предприятия на другое Та же самая работа. Но предприятие — отдельное со своим отдельным бюджетом, и когда они его разоряют, оно закрывается, и все они вылетают на улицу в связи с его банкротством. Потом я создаю такое же новое, но приглашение на него получают не все, а только такие, с кем на том прежнем не возникало проблем. А для проблемных нет вакансий. Хорошей и стабильной работы для таких у меня не найдётся никогда. Мне здоровые нужны.
— А ей тогда что делать, досточтимый?
— Довольствоваться той работой, на которую её возьмут. Это её судьба, и с ней она ничего уже не поделает. Но шансы улучшить породу будущих детей у неё есть, и если она их не упустит, их судьба вполне может сложиться и получше.
— Ты, Корокута, радуйся, что твои дети здоровы, — урезонила её Фиона, — Семью твоего брата жаль, но кто ему виноват в том, что он выбрал в жёны больную? Его разве не отговаривали от такого выбора?
— Отговаривали и отец с матерью, и я, и соседи, но он упёрся как осёл — свобода у нас теперь, брак — дело добровольное, и на ком хочу, на той и женюсь. Вот и женился на ней на свою голову. Так-то, вроде бы, и не дурак, но тут переклинило. Школ ведь у нас не было ещё и карточек не было, и никто новым знаниям не научил, а старших он слушать не захотел. Конечно, сам виноват, детей только жалко.