Подготовка к исполнению замысла

— Нельзя его отправлять, как положено, — устало заявляю. — Слишком секретные там сведения. Не всем их знать положено. Давайте я Вам, как доверенному лицу Григория Васильевича, покажу часть письма с не совсем секретными сведениями и Вы поймете, насколько это важно для жителей Ленинграда, — продолжаю убеждать не отнимая ноги.

Чувствую, что женщина колеблется и ее распирает любопытство. Решаю подстегнуть ее интерес. Достаю из конверта лист с текстом. Сгибаю так, чтобы был виден только текст о Григорьеве и поднимаю.

— Я без очков не вижу, — жалуется домработница.

— В этой части письма сообщается о маньяке-насильнике, который изнасиловал и ограбил более тридцати молоденьких девочек в Ленинграде за последние годы. Милиция его до сих пор поймать не может, — пытаюсь пробудить в ней чувство негодования к насильникам, тем более детей.

— Почему об этом ничего никому не известно? — удивляется.

— Те, кому положено знают и принимают меры. Только злодея поймать не могут. Если Вы не примете письмо и не покажете Григорию Васильевичу, то злодея еще долго будут искать. Сколько девочек еще пострадает? — продолжаю убеждать.

— Это, правда? — по-прежнему верит не полностью.

— Правда. Как и другие сведения, указанные в письме. Только они предназначены для одного Григория Васильевича, — убеждаю.

— Ладно, давайте. Передам Анне Степановне. Пусть она решает, — соглашается и протягивает в щель руку.

— Я письмо заклею на всякий случай, — информирую ее.

Соглашается. Заклеиваю конверт и вкладываю в руку.

— Извините, Вы не назовете свое имя отчество? — спрашиваю.

— Зачем, — проявляет подозрительность.

— Если Григорий Васильевич не свяжется с автором письма, то будет ясно из-за кого пострадают люди, — пугаю домработницу.

— Не собираюсь я ничего скрывать. Письмо отдам, а там пусть хозяева сами решают. Клавдия Андреевна я, — обижается.

— Убираю ногу, прощаюсь и с облегчением иду к лестнице.

— От кого, хоть письмо? Что сказать? — спрашивает меня в спину.

— Все в письме, — отвечаю и сбегаю вниз.

Чувствую, как меня переполняет эйфория: «Я смог! Я сумел!» От восторга хотелось прыгать и орать.

— Молодой человек! Вы из какой квартиры? — отвлекает меня вопрос, донесшийся сбоку.

А я и забыл от радости, что внизу находится «церберная». Поворачиваю голову к дежурной. Женщина средних лет строго смотрит на меня, надевая очки. Вероятно, дежурная. Должна записывать всех гостей, посещающих квартиры подъезда, время их прихода и ухода.

— Я от Карлсона, который живет на крыше, — отвечаю и выскакиваю за входную дверь.

Быстро иду вдоль дома и выхожу на оживленную улицу.

«Что будет дежурной за несанкционированный пропуск в охраняемый подъезд неизвестного лица? Что она будет делать? Звонить?» — возникают вопросы в голове.

«Если она не дура, то в первую очередь должна пройтись по этажам и проверить, не натворил ли гость ничего непотребного. Обратить особое внимание на квартиру высокопоставленного жильца. Возможно, даже поинтересоваться у домработницы обстановкой. Особенно, если слышала ее голос на лестнице. Убедившись, что все в порядке, я бы забыл об этом происшествии. Как поступит она? Все консьержи в подобных подъездах „стучат“ в охранную службу. Заинтересуются ли в КГБ не прошеным гостем, если дежурная не испугавшись наказания, все же сообщит? Это зависит от того, что ей ответит Клавдия Андреевна», — предполагаю развитие событий после моего ухода и пытаюсь спрогнозировать возможные последствия.

«Ладно. Дело сделано и уже от меня ничего теперь не зависит. Надо подумать, есть ли смысл искать чету Радченко? То, что первое письмо дойдет до Романова я уверен на девяносто девять процентов. Значит, есть шанс, что не дойдет. Поэтому, надо подстраховаться и попытаться передать второе письмо», — анализирую и принимаю решение, двигаясь в сторону проспекта.

Удивляюсь, замечая справа сине-зеленый купол с полумесяцем и минареты какой-то мечети. Слышал, но никогда не видел мечеть в Ленинграде в советское время.

Есть, как всегда хотелось зверски. Вспомнил из будущего, что как-то в увольнении где-то на Невском зашел в какое-то заведение общественного питания и впервые попробовал суп-харчо. Пусть он был пустой, с жестким и костлявым мясом для невзыскательного советского потребителя, но вкус в памяти остался навсегда эталонным. Сколько потом пробовал в других местах, покупал готовые, сам варил по книжке, но так и не получал того удовольствия.

Расспросив прохожих, на трамвае добрался до Гостиного Двора. О кавказской кухне из прохожих никто не знал. «Нашел, где спрашивать? Здесь из местных пару человека на сотню», — насмехаюсь над собой.

Купил в киоске новую карту Ленинграда, вместо оставленной в квартире тети Светы. Не выдержав мук голода, пошел трапезничать в кафе «Север». Пока ждал заказ нашел на карте адрес четы Радченко.

Оценив количество принесенных тарелок, в очередной раз упрекнул себя, что нарушил свой, данный когда-то в будущем себе зарок — никогда не ходить по ресторанам, кафе и продуктовым магазинам голодным.