— С удовольствием как-нибудь отведаю национальных блюд, если Вы их готовите, — сообщаю.
— Обязательно. Гулечка у нас прекрасно готовит. Жаль только некоторых ингредиентов здесь не достать, — сожалеет.
— Запишите и если они доступны и долго хранятся, привезу. Покушать я люблю, — заявляю.
— Меня удивило, как Вы подбирали вещи? Знаете наши размеры? — интересуется женщина.
— Откуда? — удивляюсь. — Просто описал вас опытной продавщице, а она отбирала все на свой вкус. Я даже не знал, что там было. Все было упаковано. Я только подписывал пакеты и оплатил. Если бы знал, то и обувь привез бы, — рассказываю.
— У этой продавщицы хороший вкус, — отмечает женщина.
— Ты, правда, опять уезжаешь? — тихо спрашивает Гуля и болезненно смотрит на меня.
— Правда, — подтверждаю грустно.
— Гад ты! — неожиданно утверждает.
— Гуля! — предупреждающе вскрикивает ее мама.
— Такой день испортил! Не мог завтра сообщить об этом? — не обращая ни на кого внимания продолжает, и кладет голову на плечо. — Это все из-за денег? — интересуется.
— Нет, — отвечаю коротко, не желая вдаваться в подробности.
— Почему ты не можешь быть таким, как все? Не надо мне больших денег и красивых вещей, лишь бы ты был рядом, — признается.
— Если бы я был, как все, ты бы не обратила на меня внимания, — предполагаю. — Не все бывает, от человека зависит. Слишком многое на меня завязано, — пытаюсь объяснить. — Простите, но мне пора идти, — сообщаю, желая закончить с неприятным разговором.
— Я тебя провожу, — спохватывается Гуля.
— И я, — подает голос младшая.
— Сиди уж, без тебя разберутся, — указывает Дария Мирзоевна.
Поднимаю свою сумку и в дверях оборачиваюсь:
— Извините, что доставил вам неудобства.
Мама Гули только отмахивается:
— Возвращайся скорее. Мы будем ждать!
— Обязательно, только при условии, что Вы перестанете мне выкать., — заявляю с улыбкой и, кивнув, выхожу за порог.
Медленно идем с Гулей к автобусной остановке.
— Ты в Москву опять собираешься? — интересуется.
— Нет, на этот раз в Ленинград, — отвечаю, думая о своем.
— Только в конце месяца сможешь приехать? Как твои родители к этому относятся? — допытывается.
— Может раньше смогу вернуться. Не все от меня зависит. А родители привыкли. Я с ними на разных орбитах нахожусь и лишь изредка пересекаясь, — вздыхаю непроизвольно.
— Бедненький! Тебе же, наверное, одиноко. Мне бы хотелось тебе помочь, только не знаю чем, — удивляет неожиданно.
— Ты и так мне помогаешь тем, что рядом. Только не грусти больше. Не привык я тебя видеть такой, — прошу и, прижав к себе за плечи, целую благодарно в щечку.
— Не буду, — серьезно обещает, но тень с ее лица не проходит.
Собравшись с мыслями, приступаю к инструктажу:
— Ты мне очень дорога, поэтому хочу постоянно знать, что у тебя все хорошо. Я сообщу тебе телефон, на который ты будешь звонить каждую субботу во второй половине дня. В Ленинграде буду занят, но к этому времени постараюсь быть у телефона. Если не смогу, то подойдет мой друг. Если вдруг тебе понадобиться моя помощь, то звони в любое время. Мне передадут. Тебе звонить есть откуда?
— Есть, от соседки. Тебе что-то угрожает? — настораживается сразу, почувствовав серьезность момента.
Смотрю на взволнованную девчонку, и мне становится стыдно. Хотелось что-то соврать, но понимаю, что не могу. А подходящих слов найти не могу.
— Мне ничего не угрожает. Просто верь мне и делай, как я прошу, — убеждаю.
— Так ты прощался со мной, когда дарил все эти вещи? Ты не надеялся вернуться? — не слушая меня, почти закричала, в ужасе вытаращив глаза и прижав кулачки ко рту. — А я-то дура думала,… и все мы… и брат на тебя… не езди никуда! Не пущу!
Обнимает меня и начинает плакать навзрыд. Стою, обнимаю ее вздрагивающие плечи, шепчу всякие успокаивающие глупости, но понимаю свое бессилие. И наплевать на всех прохожих, пассажиров с близкой остановки, которых заинтересовала необычная сцена. Не выдерживаю и поворачиваю назад, ведя всхлипывающую Гульку за руку за собой. Нахожу лавочку, усаживаю девчонку на нее и протягиваю носовой платок. Хватит устраивать сцен посреди улицы. Надо убедить ее в спокойной обстановке в полной безопасности моей поездки. «Соберись, слюнтяй!» — командую мысленно себе.
— Кто-то обещал мне встречать и провожать привычной очаровательной улыбкой, — упрекаю Гульку, сопровождая слова укоризненной улыбкой. — Где привычная для меня, веселая и беззаботная девчонка, которую я встретил на слете? И которая мне так понравилась, — продолжаю укорять.
— Это я тебя встретила, — поправляет меня, пытаясь улыбнуться сквозь слезы. — Если бы не осмелилась тогда подойти к тебе сама, то так бы и не замечал меня.
— Правда? — притворно удивляюсь. — Но ты же понимаешь, что мужчины слепые, глухие, толстокожие и тупые животные, которых нужно заарканить, взнуздать, на шею повесить хомут, а лучше самой сесть и взять в руки прут покрепче, — подшучиваю.
— Ага! Хотелось бы, но разве с тобой так можно? — вновь хмурится.