Подъем и падение Запада

Падение царя было почти молниеносным. Как это могло произойти, не вызвав немедленно бурю? Только одно объяснение выдерживает критику: многие тысячи, миллионы подданных русского царя задолго до того, как монарх был вынужден покинуть трон, пришло к внутреннему заключению, что царское правление не способно осуществлять руководство страной в период кризиса. «Стало глупой модой рисовать царский режим как слепую, коррумпированную, некомпетентную тиранию. Но обзор тридцати месяцев ее борьбы с Германией и Австрией требует исправления этого легковесного представления, требует подчеркнуть доминирующие факты. Мы должны измерять мощь Русской империи по битвам, в которых она выстояла, по несчастьям, которые она пережила, по неистощимым силам, которые она породила, и по восстановлению сил, которое она оказалась в состоянии осуществить»[104].

Наступил черный час России. Еще недавно блистательная держава думала о мировом лидерстве. Ныне, смертельно раненная, потерявшая веру в себя, она от видений неизбежного успеха отшатнулась к крутой перестройке на ходу, к замене строя чем–то неведомым. Ставший министром иностранных дел лидер кадетов П. Н. Милюков писал позднее: «Мы ожидали взрыва патриотического энтузиазма со стороны освобожденного населения, который придает мужества в свете предстоящих жертв. Память о Великой французской революции — мысли о Вальми, о Дантоне — воодушевляли нас в этой надежде»[105].

Представители Запада стали отмечать — далее более — и ослабление мощи России, и ее меньшую надежность как союзника. Надежды первых дней Февральской революции довольно быстро сменились сомнениями. Двоевластие Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов лишало Россию того организующего начала, которое ей необходимо было более всего. Как сказал английский историк Лиддел Гарт, «умеренное Временное правительство взобралось в седло, но у него не было вожжей»[106].

В жесткой русской реальности «революционная военная доблесть» стала наименее привлекательным понятием, и Временное правительство зря искало Бонапарта. Талантливый адвокат Керенский был им менее всех прочих. Впервые мы видим, что послами Антанты (Бьюкенен в меньшей степени, Палеолог — в большей) овладевает сомнение в исторической релевантности дальнейшего союза Запада с Россией. В лучшем случае двадцать–тридцать дивизий, которые в случае краха России Германия могла бы снять с Восточного фронта, недостаточны, надеется Палеолог, для победы Германии на Западе.

Главным следствием подводного наступления Германии стало вступление в войну Америки. 4 апреля 1917 года сенат Соединенных Штатов проголосовал за вступление в войну. Речь шла о миллионной американской армии в Европе. Вопрос заключался во времени. Первые американские солдаты начали прибывать в Британию 18 мая 1917 г. 5 июня по всем Соединенным Штатам началась регистрация мужчин в возрасте между 21 и 30 годами.

Русское отступление продолжалось — 3 августа были потеряны Черновцы. Осенью 1917 г. наступает крах великой русской армии. В начале 1916 г. она насчитывала в своем составе 12 млн человек. Накануне Февральской революции число мобилизованных достигло 16 млн. Из этих 16 млн 2 млн человек были взяты в плен, а 2 млн погибли на поле брани или от болезней, что довело численность русской армии к концу 1917 г. до 12 млн человек. Это была самая крупная армия мира. Но ее распад был уже неостановим.

По мнению У. Черчилля, российский «корабль пошел ко дну, уже видя перед собой порт. Россия вынесла шторм, когда на чашу весов было брошено все. Все жертвы были принесены, все усилия предприняты. Отчаяние и измена предательски захватили командный мостик в тот самый момент, когда дело уже было сделано. Долгие отступления окончились; недостаток вооружения прекратился; оружие двинулось на фронт»[107]. Но Запад был не прав, всячески поддерживая сторонников «войны до победного конца». Позднее такие лидеры Запада, как Ллойд Джордж, признали, что недооценивали степень ослабления и изможденности России. Большевики как бы видели предел национальной жертвенности, их на этом этапе поддержали те, в ком сработал инстинкт национального самосохранения.

Генерал Людендорф пришел к выводу, что уголь, железная руда и нефть России должны были сделать Германию самодостаточной экономической величиной. На совещании в Кройцнахе 20 апреля 1917 года император Вильгельм и все высшее руководство рейха пришло к выводу: «Если произойдет задержка дезинтеграции России, ее следует ускорить с помощью оружия»[108].