Однако Оливия все равно думала о том, о чем не следовало. Мужчина то и дело приковывал ее взгляд. Вечерний костюм подчеркивал размер плеч, узкие бедра, совершенное тело. Свет играл в смоляных волосах. Все в нем было изящно, отточено. Даже то, как он держал вилку, завораживало: у него были длинные, тонкие, но явно сильные пальцы. Раньше она не замечала в Азизе сдерживаемую, скрытую силу. Может, теперь, когда он стал правителем, она увидела, что в нем есть что-то помимо богатства и обаяния.
Опасный мужчина.
Желанный мужчина.
Поэтому думать о нем совсем не стоит.
Свечи почти догорели к тому времени, как им подали кофе, густой и горький, сваренный по-арабски. Оливия поморщилась, и Азиз рассмеялся:
– К нему надо привыкнуть.
– Ты явно привык. – Азиз пил без гримас, даже не добавляя сахара.
– Не сразу, – признался он, допивая чашку. – Но со временем полюбил.
– И больше не скучаешь по своему американо? – улыбнулась Оливия, которая готовила ему кофе в парижском особняке.
– О, еще как скучаю! Но я решил употреблять только кадарскую еду и напитки.
– Чтобы продемонстрировать верность стране?
– Что-то вроде, – ответил Азиз, словно отмахиваясь. Оливия поняла, что он все время принижает себя. И вспомнила слова Малика: верных Азизу больше, чем он знает или верит. Азиз не верил в себя. Не верил, что народ Кадара примет его. И маска беззаботного плейбоя скрывала страх и сомнения.
Однако она не стала об этом говорить. Хватит. Нельзя еще больше сближаться с этим мужчиной, поддаваться его притяжению. Все закончится здесь и сейчас; завтра она вернется в Париж, а Азиз, надо надеяться, найдет Елену.
Она поднялась из-за стола с прохладной улыбкой:
– Спасибо за ужин.
Азиз выгнул бровь, давая понять, что понимает, что она делает. Что ее тянет к нему, и она этого боится.