Подарок судьбы

— Ах, Борис Сергеевич, что же это на белом свете-то твориться! — всхлипнула Елизавета Степановна. — Скоро приличным людям со двора выехать никакой возможности не будет!

— Будет тебе, дорогая, — буркнул на нее Михаил Иванович, напряженно вслушиваясь в шорохи за дверью спальни.

— Расскажите, что произошло? — повторил свой вопрос Борис.

— Мы с Настасьюшкой с бала вчерашнего возвращались. Заполночь уже, — начала рассказывать княгиня. — Ехали в открытой двухместной коляске, ведь тепло было. Когда подъехали к воротам усадьбы, неизвестно откуда к коляске со стороны Настеньки приблизился какой-то человек в черном рединготе и боливаре, надвинутом на самые глаза. Он кашлянул, и Настя обернулась к нему. Потом она жутко закричала и схватилась за шею, а этот ужасный человек в боливаре быстро убежал. Я подумала было, что на нас напал грабитель и велела кучеру скорее заезжать в усадьбу. Когда въехали в ворота, бедная девочка была уже без чувств.

— А вы послали людей в погоню за злодеем? — спросил князь Борис.

— Послали, конечно, да куда там…

— Как будто испарился, стервец, — подошел к ним Михаил Иванович. — Ничего, господин полицмейстер быстро его сыщет, вот только Настасьюшка в себя придет. Преступника она видела, опишет его, и мерзавца поймают. Схватят, как миленького.

— Это хорошо, что полковник Поль сам занимается дознанием по этому делу, — сказал Болховской.

— Да, — согласился Давыдов. — Иван Иванович вчера был у нас и о случившемся знает все, что знаем мы.

В это время двери спальни отворились, и в гостиную вошел небольшого росточка плешивый человечек с докторским саквояжем в руке. Взор его был задумчив.

— Ну, что? — с надеждой в голосе спросили Давыдовы.

— Каталепсус, — свел брови к переносице профессор Императорского университета, анатом и известный в городе естествоиспытатель Карл Федорович Фукс. — Полный каталепсус и онемение нервных жил.

— А что это значит? — спросил не находивший себе места Михаил Иванович.

— Каталепсус есть вид паралича, — менторским тоном произнес Фукс. — Человек лишается сознания и чувств, но дыхание сохраняется.

— О Господи, — прошептала Елизавета Степановна и сама едва не впала в каталепсус.

— Но зато Анастасия Михайловна не испытывает никакой боли, — поспешил успокоить княгиню Карл Федорович.

— Никакой? — с надеждой посмотрела на лекаря Давыдова.

— Никакой, — заверил ее естествоиспытатель.

— А нам-то, нам, что делать? — спросил растерянно Михаил Иванович.

— Не оставлять вашу дочь без неусыпного надзора. Опасность для жизни, конечно, еще сохраняется, но при надлежащем уходе надежда на выздоровление весьма и весьма велика, — важно изрек профессор.

— И сколько времени наша дочь будет пребывать в подобном состоянии? — с неизбывной тревогой спросил Давыдов.

— Врачебная наука отвечает на сей вопрос так: от нескольких дней до нескольких лет. Известны случаи, — продолжал он, несмотря на то, что Давыдов схватился за сердце, а княгиня всхлипнула, — когда люди находились в каталепсусе восемнадцать и даже двадцать лет.

— Двадцать лет! — испуганно воскликнул Михаил Иванович.

— Двадцать, — подтвердил естествоиспытатель. — А в Индии один авгур пролежал вот так целых сорок два года. Высох, как сушеная ящерица. Все привыкли, что он десятилетиями лежит недвижим, и, когда он схватил другого авгура за шальвары и попросил воды, того хватил удар и он тотчас испустил дух. Но подобные случаи весьма редки.

Елизавета Степановна ахнула и повалилась на князя Болховского. Тот еле удержал шестипудовую княгиню, хотя и сам был нехилого десятка.

— Воды! — воскликнул Давыдов и бегом припустил из гостиной.

— Лучше о-де-колону — крикнул ему вдогонку Фукс, помогая князю Болховскому подтащить княгиню к креслам. Вдвоем, они кое-как усадили ее, и Карл Федорович принялся растирать ей виски принесенным «Angelikusum».

— Вы уж, Карл Федорович, как-нибудь с ними поделикатнее, — тихо заметил ему князь Борис. — Зачем нужно было говорить про этого высохшего авгура?

— Но это же исторический факт! — возмутился было профессор но, вздохнув, добавил: — Впрочем, вы, конечно, правы. Нервические жилы у них и так ни к черту.

— А что, Анастасия Михайловна, действительно, не скоро очнется? — спросил Борис.

— Я думаю, не раньше, чем недели через две. Слишком сильным было потрясение. Да и рана у нее серьезная. Тс-с, — приложил лекарь палец к губам. — Княгиня, кажется, пришла в себя.

Они оба посмотрели на Елизавету Степановну. Та глубоко вздохнула и открыла глаза.

— Где Настя? — спросила она, уставившись на Болховского.

— Она у себя в спальне, — как говорят с малым дитятей, ответил Борис. — Спит. И будет спать еще несколько дней. А потом проснется. Так ведь, доктор?

— Истинно так, — закивал головой Карл Федорович. — Как вы себя чувствуете, сударыня?

— Хорошо, благодарю вас.

— Ну, вот и славно. А теперь, разрешите откланяться, — засуетился естествоиспытатель. — Завтра поутру непременно вас навешу.

— Да уж, будьте так любезны, — пробормотала княгиня, ища глазами мужа. — Михаил Иванович, проводи господина Фукса.

Давыдов кивнул, проводил Карла Федоровича до парадной двери и быстро вернулся.